Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Такая ситуация сложилась уже после моего отъезда из Южной Африки, но мое собственное мнение по поводу постоянных фондов общественных организаций изменилось задолго до возникновения внутренних конфликтов в Конгрессе. Сейчас, когда у меня уже есть значительный опыт управления многими общественными организациями, я твердо уверен, что постоянные фонды несут семена морального разложения организации. Общественная организация — это учреждение, существующее при поддержке общественности и на ее средства. Когда подобная организация теряет общественную поддержку, она лишается и своего права на существование. Организации, существующие за счет постоянных фондов, зачастую игнорируют общественное мнение, а порой даже действуют вопреки ему. В нашей стране мы наблюдаем это явление повсеместно. Некоторые из так называемых благотворительных религиозных фондов вообще перестают отчитываться о своих доходах и расходах. Прежние доверенные лица превращаются в собственников, ни перед кем не ответственных. Я не сомневаюсь, что общественная организация должна жить настоящим, как живет природа. Организация, не сумевшая сохранить поддержку общественности, не имеет права на существование. Пожертвования, ежегодно получаемые организацией, становятся наилучшим испытанием ее популярности и честности тех, кто ей управляет. Я считаю, что каждая организация должна пройти через подобное испытание. Надеюсь, что читатель не поймет меня превратно: мои замечания не касаются тех организаций, которые в силу особенностей своей деятельности не могут обходиться без постоянных фондов. Я лишь хочу подчеркнуть, что текущие расходы непременно должны покрываться из средств, получаемых из года в год добровольно.

Эти мои взгляды окончательно сложились в дни сатьяграхи в Южной Африке. Потрясающая кампания, продолжавшаяся более шести лет, велась без какой-либо поддержки постоянного фонда, хотя нам и понадобились сотни тысяч рупий для нее. Припоминаю времена, когда я не знал, как пройдет новый день, если не поступят добровольные пожертвования. Но мне не стоит сейчас забегать вперед. Читатель найдет необходимые объяснения в последующих главах.

5. Детское образование

Когда в январе 1897 года я прибыл в Дурбан, я привез с собой троих детей: десятилетнего сына сестры и моих сыновей в возрасте девяти и пяти лет. Где я мог дать им образование?

Можно было отправить их в школу для детей европейцев, но только в виде исключения и одолжения для меня, поскольку индийские дети в такие школы не ходили. Они посещали школы, открытые христианскими миссионерами, однако я не хотел, чтобы мои дети учились и там: мне не нравился подход к обучению. Прежде всего, преподавание в этих школах велось только на английском языке или, быть может, на исковерканном тамильском или хинди. Даже и в такие школы было сложно попасть. Я не желал мириться ни с подобным положением вещей, ни с прочими недостатками миссионерского образования. Я пытался учить детей сам, но уделял, мягко говоря, маловато времени, а найти подходящего преподавателя гуджарати мне не удалось.

Мне пришлось долго ломать голову над этой задачей. Я дал в газеты объявление: требуется учитель-англичанин, готовый заниматься с детьми под моим руководством. Учитель должен был вести постоянные уроки, а в дополнение к знаниям, полученным от него, детям пришлось бы довольствоваться тем малым, что мог дать им я, причем весьма нерегулярно. Так мне удалось нанять английскую гувернантку за семь фунтов в месяц. Она проработала у нас некоторое время, но я не был удовлетворен. Мальчики немного научились гуджарати в процессе наших бесед, которые велись строго на их родном языке. Отправить их обратно в Индию я не желал, поскольку считал, что в малом возрасте детей нельзя надолго разлучать с родителями. Образование, которое дети получают естественным образом в приличной семье, невозможно получить в интернатах, а потому я предпочитал держать детей при себе. Тем не менее я все же попытался отправить племянника и старшего сына в школу-интернат в Индии на несколько месяцев, но скоро вынужден был вернуть их домой. Позже мой старший сын, став взрослее, сам решил расстаться со мной и отправиться в Индию, чтобы окончить среднюю школу в Ахмадабаде. Что касается племянника, мне всегда казалось, что ему было вполне достаточно знаний, полученных от меня. К несчастью, он умер в расцвете юности после непродолжительной болезни. Остальные три моих сына никогда не посещали школ, хотя и научились кое-чему в импровизированной школе, созданной мной для детей, чьи родители участвовали в южноафриканской сатьяграхе.

Конечно, всех этих экспериментов оказалось мало. Я не мог уделять детям столько времени, сколько хотел. Эта и некоторые другие причины не позволили мне дать им того образования, какого я желал бы для них, и все мои сыновья потом жаловались на меня. Когда бы им ни приходилось столкнуться с магистром, бакалавром или просто студентом высшего учебного заведения, они остро чувствовали, как им не хватает образованности.