Моя жизнь по соседству

– Не надо оправдываться. Как южанин, я восхищаюсь людьми, защищающими свою семью. Это весьма похвально. Так ты поделишься новостью с семьей, и если твои родители пожелают созвать пресс-конференцию, чтобы объявить обо всем громогласно, ты возражать не станешь?

– Именно так. – Джейс крепче обнимает меня за плечи.

– А если обвинения окажутся беспочвенными – свидетелей-то нет – и твои родители выставят себя безумцами, решившими подзаработать, возражений тоже не будет?

Джейс снова теряет уверенность:

– Но ведь…

Я напоминаю:

– Свидетель есть. Это я.

Клэй наклоняет голову, смотрит на меня и коротко кивает:

– Верно. Я и забыл, что ты без раздумий можешь предать свою маму.

– Вот еще один аргумент для детсадовцев, – замечаю я.

Мама закрывает лицо руками, ее плечи вздрагивают.

– Бесполезно… Гарретты узнают правду, поступят так, как сочтут нужным, и ничего тут не поделаешь. – Мама поднимает голову и, заплаканная, смотрит на Клэя: – Милый, тебе все равно спасибо за то, что попробовал.

Клэй достает из кармана носовой платок и аккуратно промокает маме глаза:

– Грейс, солнышко, правду можно обыграть по-разному. Доверься мне, я как-никак профессионал в таких играх.

Мама шмыгает носом, глаз не поднимает, а мы с Джейсом переглядываемся. В таких играх?

Клэй запускает руки в карманы, сжимает кулаки и начинает расхаживать перед столом.

– Так, Грейс, почему бы тебе не созвать пресс-конференцию? Вместе с Гарреттами? Ты выступишь первой. Раскаешься во всем. Случилось страшное. Чувство вины терзало тебя, но поскольку тут фигурировали твоя дочь и юный Гарретт… – Клэй делает паузу и смотрит на нас, будто даруя свое благословение, – ты молчала. Ты оберегала первую любовь своей дочери. Тут у каждого вспыхнет сочувствие: первая любовь была у всех. Искренне жаль тех, у кого ее не было. Итак, ты молчала ради счастья дочери, но… – Клэй делает несколько шагов и сводит брови. – С таким бременем на совести ты не можешь достойно представлять народ Коннектикута. Рискованно, конечно, но вполне может сработать. Люди обожают кающихся грешников. Твои дочери будут стоять рядом с тобой…

– Погодите, – перебивает Джейс. – Наши с Сэм чувства… – Он подыскивает подходящие слова. – Это не маркетинговый инструмент.

Клэй весело улыбается:

– При всем уважении к тебе, сынок, любые чувства – маркетинговый инструмент. Заставлять чувствовать, задевать за живое – в этом и есть суть маркетинга. У нас есть юные любовники, есть простая семья, неожиданно попавшая в беду… Грейс, я придумал! Используем эту ситуацию для внедрения новых законов, помогающих небогатым семьям. Не слишком радикальных, скорее показывающих, что после пережитого у Грейс Рид появилось еще больше участия к людям, которым она служит. По-моему, весьма разумно. Мы попросим мистера Гарретта, пострадавшего представителя синих воротничков, сказать, что он не желает препятствовать доблестному труду сенатора Рид на благо жителей штата…

Я смотрю на Джейса – он наблюдает за Клэем, приоткрыв рот, словно за коброй, готовой к броску.

– Потом ты обратишься к людям с просьбой выразить свое мнение по телефону, по электронке, простой почтой. Пусть скажут, хотят тебя видеть сенатором или нет. Мы, профессионалы, называем подобные обращения слезницами лидера. Люди такое обожают, потому что чувствуют сопричастность к происходящему. Твой штаб завалят обращениями, а ты несколько дней посидишь тихо, потом устроишь новую пресс-конференцию, скромно поблагодаришь народ Коннектикута за доверие и поклянешься его оправдать. Наступит ключевой момент, который минимум процентов на пятьдесят принесет тебе победу на выборах, – заключает Клэй и торжествующе смотрит на маму.

Она аж рот раскрыла от удивления.

– Но ведь… – лепечет она.

– Не бойся, Грейс! – подбадривает Клэй. – План разумный и совершенно логичный.

Джейс встает, и я с удовольствием подмечаю, что он выше Клэя.

– Ваш план, сэр, наверное, разумен и логичен. Но, при всем уважении к вам, вы вконец свихнулись. Пойдем домой, Сэм!

Глава 50

К нашему уходу начинают сгущаться сумерки. Я едва поспеваю за Джейсом, стремительно идущим к своему дому. У двери черного хода, ведущей на кухню Гарреттов, я резко останавливаюсь:

– Погоди!

– Извини, я практически уволок тебя. После такого разговора хочется под душ. Черт подери, Сэм, что это было?

– Понимаю тебя, извини, – отвечаю я тихо. Как Клэй мог бархатным, как кентуккский бурбон, голосом говорить такие вещи? А мама сидела и слушала, будто выпила целую бутылку того рома. Я тру лоб и снова бормочу: – Извини!

– Пора бы тебе перестать извиняться, – говорит Джейс.

Я делаю глубокий вдох и смотрю ему на кроссовки:

– А я больше ничего не могу… Чтобы исправить положение…

Ноги у Джейса огромные. У меня по сравнению с ним карликовые. Он как всегда в конверсах, я в шлепках. С минуту наши стопы стоят на одном уровне, потом он вклинивает свою между моими.

– Ты здорово держался, – хвалю я Джейса.

Он сует руки в карманы:

– Шутишь? Это ты останавливала Клэя всякий раз, когда он гипнотизировал мне заверениями, что черное – это белое, а брехня – это правда.