Читаем Моя жизнь с Гертрудой Стайн полностью

Лето в Билиньине — время напряженное, приятное и продуктивное. Выращивание овощей стало увлечением, а цветы им были всегда. Работа в саду доставляло удовольствие, хотя иногда случались неприятности. Однажды я взобралась на ящик, чтобы дотянуться до самой высокой ветви французской фасоли, обвившей шест. Ящик сломался, я свалилась, а на меня — фасоль. Гертруда Стайн считала меня чересчур рисковой и сказала: «У нас и так достаточно разнообразных овощей».

Наша соседка, баронесса Пьерло, выращивала 57 видов овощей, как огурцов компании Хейнц, и я считала, что обязана иметь не меньше. Но чем старше я становилась, тем больше времени уделяла кулинарии, так что к концу дня меня не хватало на другое.

Мадам Пьерло и большой поэт Поль Клодель были старыми и очень близкими друзьями. Они часто встречались, с тех пор как он купил шато недалеко от Беона.

Мадам Пьерло родилась в католической семье, но, как выразился однажды Бернар Фай, обратилась к Жан Жаку Руссо и никогда от нового пристрастия не отступала. Однажды она сказала Гертруде: «Мне надоели поучения Клоделя по поводу моей религии, ему следует оставить меня в покое и позволить идти своей дорогой. Если он снова поднимет об этом разговор, я встану и уйду». Гертруда сказала: «Ты так не поступишь». «Нет, — согласилась она, — но придумаю что-нибудь».

Она вернулась к этому вопросу во время следующей встречи. «Я нашла средство остановить Клоделя», — сообщила она. «Неужто?» — удивилась Гертруда. «Да. Я сказала ему напрямую, что абсолютно счастлива без его усилий вернуть меня в лоно матери-церкви». А он в ответ: «О, это нормально. Я знаю, что когда попаду в рай, ты встретишь меня с распростертыми объятиями». «Кто тебе сказал, что я умру первой?» — отреагировала мадам Пьерло.

Еще до нашего отъезда из Нью-Йорка Торнтон Уайлдер предложил Гертруде и мне остаться там, он снимет нам домик на Вашингтон Сквер. Идея сперва показалась Гертруде заманчивой, но в дальнейшем не обсуждалась. А теперь Торнтон приехал в Билиньин.

Я посадила обычные орхидеи, которые мы заказали у цветовода из Женевы. Корни были фантастически необычной формы, как вытянутая рука. Когда я посадила их в землю и засыпала, то не ожидала увидеть цветы. Но одна небольшая красивая орхидея все-таки выросла и заполнила пустое место в одной из 26 клумб на террасе.

Я посадила также мальву, и она дала крупные цветы разнообразных форм и расцветок, которые долго, как и в саду, стоят в вазах в доме. Джеральд Бернере взял у меня один из горшков с мальвой, поставил на столик в саду и покрасил. Пьер Балмэн приехал из Экс-ле-Бена и попытался составить для меня букеты, но у Джеральда было больше опыта и букеты выходили у него лучше.

В конце лета мы вернулись в Париж, и Гертруда подготовила лекции для Кембриджа и Оксфорда. Мы полетели туда в январе. Как и прежде, лекции пользовались огромным успехом.

На следующий год мы снова посетили Англию, на сей раз на премьеру «Свадебного букета»[77]. Джеральд Бернере написал музыку для этого балета. Остановились мы в Фарингдон Хаус, загородном имении, и Джеральд проиграл нам свою музыку, привлекательную и веселую.

В Фарингдон Хаусе каждый год проводился специальный праздник, во время которого в гостиную вводили белую лошадь. Лошадь принадлежала миссис Бетжмен. Лошадь была дрессированной, поднималась по ступенькам в гостиную и там опускалась на колени. Лошадь угощали, одновременно с гостями, чаем. Вся процедура происходила без малейшего нарушения интерьера комнаты, уставленной красивыми цветами и другими предметами.

После нескольких дней, проведенных в Фарингдон Хаусе, мы отправились в Лондон на репетицию в Ковент Гарден. Директором постановки была Нинетт де Валуа и она консультировалась с Гертрудой Стайн и Дейзи Феллоуз.

На премьере присутствовали многие знакомые Гертруды Стайн. По окончании спектакля она и Джеральд Бернере под аплодисменты зрителей появились на сцене и поклонились публике.

Сомерсет Моэм подошел ко мне с расспросами — он хотел знать, как воспримет его парижское общество.

Будучи в Англии, мы навестили наших добрых друзей — семейство Эбди. Познакомились мы с ними в период их проживания во Франции, обедали в их шикарном доме на Сен-Жермен. Помню, когда мы появились в их доме, я все осмотрела и решила, что дом был перестроен, этому легло было поверить. На самом деле он был таким с момента постройки.

Именно Берти, сэр Роберт Эбди, посоветовал Гертруде: «Вы должны написать историю ваших друзей и того времени». Что она и сделала, написав «Автобиографию Элис Б. Токлас». Совет этот последовал в тот момент, когда, выйдя из великолепного сада в его доме, мы направлялись к автомобилю. Вскоре семейство Эбди решили покинуть Сен-Жермен из-за английской системы налогообложения, наказывающей отсутствующих хозяев, и купили дом в Корнуолле, где мы сейчас и остановились.

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая книга

Дом на городской окраине
Дом на городской окраине

Имя Карела Полачека (1892–1944), чешского писателя погибшего в одном из гитлеровских концентрационных лагерей, обычно ставят сразу вслед за именами Ярослава Гашека и Карела Чапека. В этом тройном созвездии чешских классиков комического Гашек был прежде всего сатириком, Чапек — юмористом, Полачек в качестве художественного скальпеля чаще всего использовал иронию. Центральная тема его творчества — ироническое изображение мещанства, в частности — еврейского.Несмотря на то, что действие романа «Дом на городской окраине» (1928) происходит в 20-е годы минувшего века, российский читатель встретит здесь ситуации, знакомые ему по нашим дням. В двух главных персонажах романа — полицейском Факторе, владельце дома, и чиновнике Сыровы, квартиросъемщике, воплощены, с одной стороны, безудержное стремление к обогащению и власти, с другой — жизненная пассивность и полная беззащитность перед властьимущими.Роман «Михелуп и мотоцикл» (1935) писался в ту пору, когда угроза фашистской агрессии уже нависла над Чехословакией. Бухгалтер Михелуп, выгодно приобретя мотоцикл, испытывает вереницу трагикомических приключений. Услышав речь Гитлера по радио, Михелуп заявляет: «Пан Гитлер! Бухгалтер Михелуп лишает вас слова!» — и поворотом рычажка заставляет фюрера смолкнуть. Михелупу кажется, что его благополучию ничто не угрожает. Но читателю ясно, что именно такая позиция Михелупа и ему подобных сделала народы Европы жертвами гитлеризма.

Карел Полачек

Классическая проза
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей

В книге описана жизнь деревенской общины в Норвегии, где примерно 70 человек, по обычным меркам называемых «умственно отсталыми», и столько же «нормальных» объединились в семьи и стараются создать осмысленную совместную жизнь. Если пожить в таком сообществе несколько месяцев, как это сделал Нильс Кристи, или даже половину жизни, чувствуешь исцеляющую человечность, отторгнутую нашим вечно занятым, зацикленным на коммерции миром.Тот, кто в наше односторонне интеллектуальное время почитает «Идиота» Достоевского, того не может не тронуть прекрасное, полное любви описание князя Мышкина. Что может так своеобразно затрагивать нас в этом человеческом облике? Редкие моральные качества, чистота сердца, находящая от клик в нашем сердце?И можно, наконец, спросить себя, совершенно в духе великого романа Достоевского, кто из нас является больше человеком, кто из нас здоровее душевно-духовно?

Нильс Кристи

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Моя жизнь с Гертрудой Стайн
Моя жизнь с Гертрудой Стайн

В течение сорока лет Элис Бабетт Токлас была верной подругой и помощницей писательницы Гертруды Стайн. Неординарная, образованная Элис, оставаясь в тени, была духовным и литературным советчиком писательницы, оказалась незаменимой как в будничной домашней работе, так и в роли литературного секретаря, помогая печатать рукописи и управляясь с многочисленными посетителями. После смерти Стайн Элис посвятила оставшуюся часть жизни исполнению пожеланий подруги, включая публикации ее произведений и сохранения ценной коллекции работ любимых художников — Пикассо, Гриса и других. В данную книгу включены воспоминания Э. Токлас, избранные письма, два интервью и одна литературная статья, вкупе отражающие культурную жизнь Парижа в первой половине XX столетия, подробности взаимоотношений Г. Стайн и Э. Токлас со многими видными художниками и писателями той эпохи — Пикассо, Браком, Грисом, Джойсом, Аполлинером и т. п.

Элис Токлас

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное