Моя жизнь с Гертрудой Стайн

В Вуароне Жервази предложил взять с собой в Нью-Йорк рукопись книги Гертруды Стайн. Он на следующий день улетал туда на американском самолете. Той ночью я сидела за пишущей машинкой и напечатала все, что Гертруда тщательно скрывала во время немецкой оккупации. Рукопись опубликовало издательство Рэндом Хаус под названием «Войны, которые я видела»[79].

Освобождение Франции от немцев было достаточным утешением за все, что произошло со страной, хотя один бог знает, как страшно пострадала Франция и как она изменилась. Заключение мира я приготовилась отмечать фруктовым пирогом. Мы встретились с военными в Экс-ле-Бен, пожелавшими навестить Гертруду Стайн. Она спросила: «Кто вы по званию?». «Полковники». «С многими полковниками я уже встречалась». «Ну что ж, — сказал один из них, — если вы позволите нам прийти, мы можем раздобыть и генерала, генерала Петча». Генерал, однако, прийти не смог, хотя написал Гертруде Стайн благодарственное письмо, обещая вскорости ее навестить.

Я приготовила для него фруктовый торт «Освобождение», используя сухие фрукты и корки, спрятанные с момента вторжения. На пирог, когда он был готов, пришел, вместо генерала Петча, полковник.

Жизнь после освобождения была беспорядочной и неопределенной. Мы хотели вернуться в Париж как можно скорее, но в суматохе дел и событий задержались. Наконец одной ночью в декабре я уложила все наше добро в нанятый грузовик. В автомобиле, тоже нанятом — свой Гертруда отдала Красному Кресту — мы отправились с нашими мешками и Баскетом в Париж. С Кюлозом распрощались навсегда, мое сердце не лежало к нему.

Ночь выдалась холодной и дождливой. Не ведая, какие дороги открыты, мы с трудом находили свой путь в темноте. Это было напряженное путешествие.

Когда забрезжил день, нас остановил патруль — двое мужчин и женщина. У женщины было ружье. «Что вы хотите?» — спросила Гертруда Стайн. Они ответили: «Мы — бойцы Сопротивления и хотим знать, кто вы, что здесь делаете, и куда направляетесь». Они заглянули внутрь и я предупредила: «Осторожно, там портрет работы Пикассо, не трогайте его». Они сказали: «Поздравляем, мадам, вы можете проезжать».

Мы добрались до Парижа, когда день уже был в разгаре. Внешний вид города смущал крайне. Появились новые улицы с односторонним движением, бесконечные светофоры, но полиция была благожелательна и показывала, где и как поворачивать.

Так чудесно было вернуться на улицу Кристин и обнаружить все как прежде, по крайней мере, так мне показалось. На следующее утро пришлось примириться со многими переменами. Когда я встала, чтобы показать нашей девочке-прислуге, где лежат кухонные принадлежности, меня хватила оторопь — все было изуродовано. Маленький пуф с моей вышивкой пти-пуаном по рисунку Пикассо, серебряные подсвечники Луи XV и другие драгоценные предметы исчезли. Только затем я сообразила, что немцы перевязали картины, подготовив их к выносу.

Я едва успела приготовить на кухне кофе, как появился Пикассо. Он обнялся с Гертрудой, мы все возрадовались, что богатства нашей юности — картины и рисунки — были в ценности и сохранности.

С собой мы привезли огромный, очень красивый стол времен Генриха IV, которым сейчас наслаждается Пикассо. «Хочешь его?» — спросила я. «Да». «Ну, тогда забирай прямо сейчас, у нас для него нет здесь места».

11

Мы устроились в Париже, и жизнь стала напряженнее, чем когда-либо прежде. Мы приняли огромное количество гостей, совершили множество поездок. В течение нескольких дней мы колесили по Германии, о чем Гертруда написала статью в журнал «Лакей». В Германию мы летели на американском бомбардировщике. Летали и в Бельгию, где Гертруда Стайн выступала перед размещенными там солдатами.

Мы повстречали Джозефа Бэрри, он продолжал оставаться нашим хорошим другом. Джо в то время был в американской армии, освобождавшей Париж. Он попросил мисс Стайн прочесть лекцию для солдат.

Сразу же после нашего возвращения нанес визит Норман Холмс Пирсон. Он служил в особых войсках и прилетел во Францию. Он спросил, желаем ли мы заполнить требование на вещи, украденные немцами, но мы отказались. Вместе с ним пришла Пердита, дочь Хильды Дулиттл. Мы знали ее еще ребенком, когда она жила в Швейцарии с матерью и Браером.

Наш дом опять стал салоном и местом постоянных визитов американских солдат. Однажды к нам зашла группа из семи человек, все объявили себя поэтами. Один даже попросил разрешения прочесть поэму, но Гертруда вместо чтения посоветовала оставить рукопись. Прочтя позже, она обнаружила, что то была поэма Джона Донна. Она, разумеется, пришла в ярость и молодой человек был больше нежелателен в нашем доме.