Моя жизнь в руинах

Он молчал и, глядя мне в лицо, слегка сжал мое бедро.

– Но почему ты считаешь, что чувствовать опасность и быть слабым это одно и то же? Мы живые существа, и нам свойственно испытывать тревогу. У каждого есть что-то, чего он опасается, и не нужно этого стыдиться. Когда мы работаем над этим, мы становимся лучше. Мы приобретаем опыт, разве не так? Разве наша истинная сила не проявляется тогда, когда мы признаем свои слабые места и работаем над тем, чтобы стать лучше?

– Я знаю. Просто мне иногда кажется, что я должна стать более жесткой и перестать заморачиваться. Я уже долго работаю над собой.

И это было правдой. Работа с психологом продвигалась довольно медленно, но я уже замечала перемены, которые стали со мной происходить. Он прав в том, что я хотя бы признаю свои изъяны.

– Тогда только это имеет значение. Ты несовершенна. И это нормально. Также нормально иногда не любить себя. В конце концов, так у всех. И если у каких-то людей возникают проблемы из-за того, что ты чувствуешь по отношению к самой себе, так это лишь потому, что ты задеваешь этих людей за живое. Может быть, ты заставляешь их увидеть собственные недостатки, на которые они предпочитают закрывать глаза.

Я какое-то время молчала и просто смотрела на него.

– Знаешь, ты меня сейчас поразил…

Он пожал плечами.

– Скажем так, я просто знаю, о чем ты говоришь, вот и все.

В его глазах снова появилась темнота, словно грозовые облака затянули голубое небо, и я поняла, что вернулись его внутренние демоны.

Он еще провел рукой по моему бедру.

– Это шрамы причиняют тебе больше всего боли? Эмоционально?

Я с трудом сглотнула.

– Да. Иногда. Понимаешь, из-за них я не выгляжу так, как мои сестры. А если твоя мама постоянно напоминает тебе, что самое главное – это твое тело и то, как ты выглядишь, то все становится только хуже.

Он кивнул и внимательно и нежно смотрел на мои ноги; я же почувствовала себя странно.

– Расскажешь, что произошло? – мягко спросил он.

Я посмотрела вниз на сетку шрамов и рубцов, которыми были покрыты обе мои ноги, от ступней до середины бедер. Лишь только следы от разрезов, сделанных хирургом, когда он вставлял стальные штыри, выглядели симметрично. На моих голенях живого места не было. Все это выглядело ужасно.

– Мне было шесть лет, – начала я. Мне часто приходилось рассказывать эту историю, поэтому я уже не испытывала никаких сложностей. – Я играла во дворе перед входом в дом, а мама за мной наблюдала, но в какой-то момент она отвлеклась на сестру и ушла в дом, оставив меня одну. Как это часто бывает у детей, я пнула свой мяч, и он выкатился за ворота, а я выбежала, чтобы его схватить. В это время, откуда ни возьмись, на дороге появился грузовик. Он сбил меня.

– Господи… – прошептал он. Лицо его исказилось.

– Да. Это было… Ну, я смутно все помню, и это, наверное, даже хорошо. Моя память заблокировала воспоминания, связанные с тем, что происходило в течение трех месяцев после. Грузовик проехал по моим ногам и раздробил их. Также был поврежден позвоночник. Я была почти парализована. Годы провела в инвалидном кресле. Врачи говорили, что я не смогу снова ходить. Как видишь, они ошиблись, но мне потребовалось очень много времени на реабилитацию. Постоянные процедуры. Бесконечная боль. Я даже в туалет не могла сходить без помощи.

Я съежилась, когда произнесла это, такими ужасными и отвратительными были мои воспоминания. Но, бросив быстрый взгляд на Подрига, я увидела, что он смотрит на меня с восхищением. Обычно, когда я рассказывала эту историю, меня начинали жалеть, но через некоторое время эта жалость стала невыносимой. Я не хотела, чтобы меня жалели. Мне это было не нужно.

Я сделала глубокий вдох и продолжила:

– Первые шаги я сделала в возрасте десяти лет, и мне пришлось заново учиться всему. В некотором смысле было проще оставаться в инвалидном кресле. А может, мне было проще, когда я была ребенком. Я помню свой первый день в школе. Все дети хотели по очереди катать меня. Они хотели помочь. Они не считали меня слабой или плохой, я просто была другой. Но когда я снова начала ходить, когда я стала подростком и многие уже не знали о том, что со мной случилось… Черт возьми, люди такие жестокие. Мне стало очень тяжело.

Я решила не продолжать. Я не хотела рассказывать ему о тех днях, которые проводила дома с приступами «язвы желудка», потому что не могла больше терпеть издевательств в школе. Надо мной постоянно смеялись из-за моей походки и из-за того, что я прятала ноги. В старших классах у меня не было друзей. Я общалась только с подругой, с которой ходила в начальную школу, и она знала, что со мной произошло. Мальчикам я не нравилась. Я не могла заниматься спортом, и учителя физкультуры были особенно жестоки со мной, словно ненавидели за то, что я не могла быть такой же спортивной, как остальные дети. Единственным местом, где я чувствовала себя в безопасности, был мой внутренний мир. Я много читала, много училась и старалась спрятаться ото всех.

А еще я мечтала о том, что когда-нибудь встречу мужчину, который будет ценить меня не за мое тело, а за то, какая я.