Моя жизнь. Записки суфражистки

Битье стекол, когда это делают англичане, рассматривается как добросовестное выражение ими своего политического настроения и убеждений. То же самое битье стекол, если это делают англичанки, преследуется как преступление. Вынося мистрисс Лей и мистрисс Нью приговор – 2 месяца тюрьмы в первом разряде – судья весьма резко порицал их и заявил, что подобные вещи не должны повторяться. Обвиняемые, разумеется, возразили ему, что это обязательно будет повторяться. Мистрисс Лей сказала: «Нам не остается ничего другого, как отвечать возмущением на угнетение и, если окажется необходимым, прибегнуть к еще более решительным мерам. Борьба будет продолжаться».

Лето 1908 года у всех в памяти как одно из самых знойных, какие только знала наша страна. Наши узницы в Холлоуэй страшно страдали, некоторые из них серьезно заболели из-за жары, плохого воздуха и жалкой пищи. Мы, усердно работавшие все лето, тоже страдали, но в меньшей степени. Большим облегчением явились наступившие прохладные осенние дни, и с новыми силами мы стали готовиться к открытию Парламента, предстоящему 12 октября. Снова решили мы послать депутацию к премьеру, и снова пригласили мы население принять участие в демонстрации. Мы напечатали тысячи маленьких листков с надписью: «Мужчины и женщины! Помогите суфражисткам произвести натиск на Палату Общин во вторник 18 октября в 7½ ч. вечера».

В воскресенье 11 октября мы устроили большой митинг в Трафальгар-Сквере, причем Кристабель, мистрисс Драммонд и я говорили с плит памятника Нельсона. Ллойд-Джордж, как мы потом узнали, был в числе слушателей. Полиция присутствовала на митинге, усердно записывая отдельные места наших речей. Мы не могли не заметить, что полиция тщательно следила за нами, следуя по пятам и всякими способами обнаруживая, что ей приказано наблюдать зa всеми нашими движениями. Наконец, гроза разразилась в полдень 12 октября, когда Кристабель, мистрисс Драммонд и мне вручили каждой по официальной бумаге, гласившей следующее: «Полицейским комиссаром сообщено сегодня, что вы в октябре месяце текущего 1908 года оказались виновны в действии, способном вызвать нарушение общественного порядка, а именно, составив или поручив составить, опубликовав или поручив опубликовать некоторый листок, приглашающий и возбуждающий публику совершить некоторый неправомерный и незаконный акт, а именно воздействовать на Палату Общин в 7½ ч. веч. 13 октября сего года».

Заключительный параграф приглашал нас явиться в тот же день в 3 часа в полицейское управление на Боу-Стрит. Мы туда не пошли, а отправились вместо того в переполненный «Кин-Хол», где сообщенная нами новость, как вы можете себе представить, вызвала большое волнение. Место собрания было оцеплено констеблями, а в самом зале несколько полицейских стенографически записывали все то, что говорилось с ораторской трибуны. Среди собрания раздался крик, что идет полицейский комиссар, чтобы арестовать нас. Но он лишь принес известие, что разбирательство дела отложено до следующего утра.

В наши планы совсем не входило так рано явиться на отложенное разбирательство дела, и я поэтому послала в полицию вежливое заявление, что мы будем к ее услугам в нашем главном штабе, Клементс-Инн, № 4, завтра в 6 часов вечера. Быстро последовал вслед за этим приказ о нашем аресте, произвести который предложено было инспектору Джарвису. Это он оказался не в состоянии исполнить, ибо мистрисс Драммонд последний день своей свободы посвятила своим личным делам, тогда как моя дочь и я удалились в другую часть Клементс-Инн, представляющего собой громадное здание, в котором легко запутаться. Здесь, в садике на крыше частной квартиры Петик Лоуренс, мы провели весь день, занятые, под нежной синевой осеннего неба, нашей работой и приготовлениями к долгому отсутствию. В шесть часов мы спустились вниз, не заставила себя ждать и мистрисс Драммонд; ждавший нас полицейский чиновник прочел приказы об аресте, и мы все отправились в кэбах в управление на Боу-Стрит. Для разбирательства дела было слишком поздно. Мы потребовали освобождения на поруки, но властям отнюдь не хотелось допустить наше участие в «натиске», к которому мы возбуждали, и потому нам пришлось переночевать в полиции. Всю ночь я пролежала без сна, думая о сценах, которые в это время разыгрываются на улицах.