Моя жизнь. Записки суфражистки

Еще более громкий смех сопровождал эти разоблачения, которые в конце концов доказывали лишь деловую манеру деятелей ЖСПС. Смех этот был тем многозначителен, что в сущности он свидетельствовал об исчезновении того уважения, с которым раньше относились к кабинету министров. Мы сорвали завесу с их священных особ и показали их таковыми, какими они есть на самом деле, – низменными и сознательными политиками. Более серьезными с точки зрения обвинения были данные, представленные чинами департамента полиции по поводу событий 1 и 4 марта. Полисмен, арестовавший меня и двух моих спутниц на Даунинг-Стрит 1 марта, после того, как мы разбили стекла в доме премьера, показал, что, будучи арестованы, мы вручили ему наш запас камней и что все эти камни были одинаковые тяжелые булыжники. У других арестованных оказались совсем такие же камни, что позволяло заключить о происхождении их всех из одного и того же источника. Другие полицейские чиновники засвидетельствовали методичность, с какой было выполнено 1 и 4 марта битье стекол, систематичность организации его и дисциплинированность выступления женщин. Полиция видела их 4 марта направлявшимися по две и по три к нашему штабу на Клементс-Инн с ридикюлями и сумочками в руках, которые они оставляли в штабе, а затем двинувшимися на митинг в Павильон-Мьюзик-Холл. Полиция присутствовала на митинге, который представлял собой обычное собрание перед демонстрацией или депутацией. В пять часов митинг закончился, и женщины стали расходиться, как будто направляясь по домам. Полиция заметила, что многие из них, по-прежнему группами по две и по три, пошли в ресторан Гардения на Кэтрин-стрит у Стрэнда, где неоднократно суфражистки устраивали завтраки и чай. Полиция полагала, что здесь собралось 4 марта около полутораста женщин. Они оставались тут до 7 часов, когда под наблюдением полиции, не спускавшей с них глаз, стали прогуливаться и постепенно рассеялись. Через несколько минут, когда не было никаких оснований ожидать чего-либо подобного, раздался звон от массового битья стекол на многих улицах. Полицейские власти придавали большое значение тому факту, что женщин, оставивших свои ридикюли в штабе и потом арестованных, в тот же вечер взял на поруки мистер Петик Лоуренс. Одинаковость пущенных в дело камней, собрание в одном здании стольких женщин, приготовившихся к аресту, ожидание в ресторане Гардения, мнимое возвращение по домам, одновременное битье в различных местах зеркальных стекол и взятие на поруки арестованных лицом, причастным к упомянутому штабу, – все это, несомненно, говорит о тщательно выработанном плане. Только судебное разбирательство может установить, является ли этот план обвиняемых заговором.

На другой день предварительного следствия мистрисс Тьюк, уже двадцать дней находившуюся в тюремной больнице и являвшуюся в суд в сопровождении сиделки, выпустили под поручительство. Мистер Лоуренс произнес убедительную речь об освобождении на поруки своем и своей жены, указав, что они находятся в предварительном заключении две недели и потому имеют на это право. Я тоже требовала льгот, полагающихся для заключенных, состоящих под следствием. Оба ходатайства были отвергнуты судом, но спустя несколько дней министр внутренних дел сообщил моему адвокату, что остающийся мне срок заключения откладывается до окончания разбирательства дела о заговоре. Лоуренсов уже выпустили на поруки. Общественное мнение заставило министра пойти на эти уступки, ибо было хорошо известно, что почти невозможно организовать защиту, находясь в тюрьме.

4 апреля предварительное рассмотрение дела закончилось оправданием мистрисс Тьюк, деятельность которой в ЖСПС, как было доказано, ограничивалась исключительно исполнением секретарских обязанностей. Дело же о Лоуренсах и обо мне было передано на рассмотрение ближайшей сессии Центрального Уголовного суда, начинающейся 23 апреля. С большим трудом удалось уговорить судью, ссылаясь на плохое состояние моего здоровья, отложить дело на две недели, и поэтому процесс начался 15 мая.