Моя жизнь. Записки суфражистки

За это двухдневное выступление в различные полицейские участки было приведено около 200 суфражисток, и в течение нескольких дней длинные процессии женщин проходили мимо судей. Смущенные судьи увидели перед собой не только прежних, уже знакомых мятежниц, но и много новых, в том числе несколько женщин, чьи имена, как, например, композиторши Этель Смиз, пользовались европейской известностью. Эти женщины, являясь перед судом, ясно и определенно излагали свои взгляды и мотивы, ими двигавшие, но судьи не приучены исследовать мотивы. Их учат думать только о законах, охраняющих частную собственность. Их уши не привыкли воспринимать слова вроде тех, какие произнесла одна из арестованных. Она заявила: «Мы перепробовали все средства – процессии и митинги, но они ни к чему не привели. Мы прибегли к демонстрациям, а теперь нам пришлось в конце концов заняться битьем стекол. Жалею, что мне не удалось разбить их побольше. Я совсем не раскаиваюсь в том, что сделала. Наши женщины работают в гораздо более скверных условиях, чем бастующие углекопы. Я видела вдов, выбивающихся из сил, чтобы прокормить и воспитать своих детей. Из каждых пяти только двое бывают годны для военной службы. Что хорошего представляет собой страна, вроде нашей? Англия безусловно вырождается и идет к упадку. У вас одна лишь точка зрения, точка зрения мужская и, как бы мужчины ни старались, они не смогут далеко продвинуться вперед без женщин и не считаясь со взглядами женщин».

Как раз в это время происходила гигантская стачка углекопов, и правительство, отнюдь не прибегая к арестам их руководителей, старалось столковаться с ними. Я обратила на это внимание судьи и сказала ему, что содеянное женщинами представляется комариным укусом, в сравнении с бурным выступлением углекопов. Далее я сказала: «Надеюсь, что наша демонстрация покажет правительству, что возмущение женщин не улеглось. Если нет, если вы отправите меня в тюрьму, я пойду дальше и покажу, что женщины, которым приходится помогать оплачивать жалованье министрам, да и вам сэр, добьются голоса при создании законов, которым они должны подчиняться».

Я была приговорена к двухмесячному тюремному заключению, другие на разные сроки от одной недели до 2 месяцев; дела тех, кто обвинялся в битье стекол стоимостью более 5 фунтов, были перенесены в высшую инстанцию. Их тоже отправили в тюрьму – в предварительное заключение, и когда за последней из нас закрылись тюремные ворота, не только Холлоуэйская, но и три других женских тюрьмы оказались переполненными необычными постояльцами.

Для большинства из нас это пребывание в тюрьме оказалось весьма бурным. Значительная часть узниц, вдобавок к своим приговорам, были осуждены на тяжелую работу», а это значило, что к ним не применялись те льготы, которые в ту пору были предоставлены суфражисткам, как политическим преступникам. В виде протеста они прибегли к голодовке, но так как мне намекнули, что льготы будут восстановлены, я посоветовала им прекратить ее. Подследственные заключенные потребовали, чтобы мне дали общую прогулку с ними, и, не получив ответа, разбили стекла в своих камерах. Другие находившиеся в тюрьме суфражистки, услышав звон разбиваемых стекол и пение нашей Марсельезы, немедленно выбили стекла и у себя. Давно уже прошло то время, когда суфражистки безропотно подчинялись тюремной дисциплине… Так проходили первые дни моего заключения.

Глава II

Напуганное правительство не удовлетворилось тем, что засадило в тюрьму преступниц, выбивавших стекла. В своем ослеплении оно задумало невыполнимое дело – одним ударом уничтожить все милитантское движение. Правительства всегда пытались сокрушать реформаторские движения, уничтожать идеи, умертвлять то, что не может умереть. Забывая уроки истории, доказывающей, что ни одному правительству это никогда не удалось, они по-прежнему бессмысленно повторяют те же попытки.

К числу этих попыток надо отнести тщательный обыск, произведенный полицией в нашем главном штабе в Клементс-Инне.

Полиция сверху до низу обыскала наше помещение в Клементс-Инне, стараясь добыть материал для доказательства нашего «заговора». Она обшарила все конторки, шкафы и этажерки, увезя с собой в двух кэбах целые кипы бумаг и книг, в том числе и все мои личные, рукописи, картинки моих детей в детском возрасте и письма, много лет тому назад посланные мне моим мужем. Некоторые из них я уже никогда не увидела снова.