Моё лучшее стихотворение

Тот, кто с ним говорил хоть недолго,
помнит волжский его говорок.
Человек этот был, словно Волга,
вдохновенно могуч и широк.
Я лицо его знал по портретам,
наизусть заучил все черты.
В кабинет его, залитый светом,
привели меня детства мечты…
Помню, как у дверей его дома,
на ступенях стоял, сам не свой,
задыхаясь, как после подъема
на вершину горы снеговой…
Помню, как обжигающей искрой
промелькнула в сознании мысль:
«Неужели он рядам, так близко
и мечты наконец-то сбылись?»
Вот басит с удареньем на «о»
он, кто Чехова знал и Толстого.
Я понять не могу ничего
и ответить не в силах ни слова.
Вот сидит он, чью руку не раз
пожимал с уважением Ленин…
Я боюсь, что проснусь я сейчас
где-нибудь на вокзальной ступени…
Вдруг, смотрю — он усы распушил
молодою улыбкой сердечной
и, спросив меня:
   — Куришь, конечно? —
папиросой большой угостил.
Незаметно волненье мое
с папиросным рассеялось дымом.
И, как будто не с Горьким Максимом,
а с товарищем старшим, любимым,
говорю про житье, про бытье.
О скитаньях своих рассказал,
о работе в порту, в Ленинграде,
и стихи — ожидая похвал —
прочитал нараспев по тетради.
Думал — скажет сейчас: «Хорошо!» —
по плечу с одобреньем похлопав.
Но, как мастер подручному:
   — Плохо! —
он сказал, нажимая на «о».
Показал, как расставить слова,
чтоб строка зазвенела струною.
Но не просто секрет мастерства —
смысл работы раскрыл предо мною:
   — Поэт говорил во время óно
   с друзьями, со своей семьей.
   Сегодня
   он, стóя у микрофона,
   со всей говорит Землей!
Врывается голос во все квартиры,
сразу во все этажи.
Поэт должен быть эхом мира,
а не нянькой своей души!
Поэт должен работать,
   так
сердце свое настроив,
чтоб
   в дни трудовых и военных атак
людей превращать в героев!..
(.)
Тот, кто с ним говорил хоть недолго,
выходил полный сил на порог.
Человек этот был, словно Волга,
вдохновенно могуч и широк!

1951

Василий Журавлев Старый карагач