Вот предо мною портрет твой с лицом исхудалым,Мальчик сидит на руках у тебя годовалый.Сумрак предгрозья. Восьмидесятые годы.Первые поиски правды, добра и свободы.В комнатах низких до света дымят папиросы.Слухи о стачках. Студенткою русоволосой,Глядя задумчиво на облака заревые,Имя Ульянова ты услыхала впервые.Машенькой звали тебя. Называла б я мамой,Да не успела — потух огонек неупрямый.Мне рассказали, как ты, озоруя, бывало,Так же вот с крыш леденцы голубые сбивала,Как ты читала стихи детворе на деревне,Как рисовала ты небо, пруды и деревья.Короток был твой часок небогатый девичий,Дальше — заботы, да горе, да чинный обычай.…Сколько могил на елецких, на курских кладбищах!Прыгают птицы по плитам, чирикают, свищут.Сколько осталось в шкатулках отчаянных писем!Что это здесь, на подчаснике, — слезы иль бисер?Розы из бисера — бедная женская слава;Дальше — январские проруби, петли, отрава…Часто, когда по асфальту я звонко шагаю,Память, как слезы, мне на душу вдруг набегает.Я вспоминаю товарищей — женщин погибших,Нашего воздуха ртом пересохшим не пивших,Душные спальни-бараки и труд непосильный.Свод каземата мне видится, сумрак могильный,Синие губы закушены… Окрик жандармов…Сестры! Земной вам поклон от сестер благодарных!Ты умирала, заброшена, в горнице темной,Не в каземате, но в мира темнице огромной.…В заросли трав я могилы твоей не нашла,Только метелку душицы к губам поднесла,Думая: если бы, если бы ты поглядела,Как нас волной подхватило высокое дело,Как, просыпаясь, я счастлива дружбой, работой,Как я волнуюсь одною с отчизной заботой.Небо над нами качается деревом звездным,Вместе б идти нам с тобой по равнинам морозным!Мы бы с тобою, наверно, товарками стали,Вместе бы мы «По военной дороге» певали.…Ты мне оставила старый некрасовский том.Слышу твой голос в напеве угрюмом, простом,Вот раздвигаются губы твои на портрете.Верно, ты знала на память «Крестьянские дети».Тени тихонько ложатся на впалые щеки,Спи, — я дышу за двоих нашим ветром высоким.