Госпиталь.Все в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Запеленав нас туго в одеялаИ подтрунив над тем, как мы малы,Нагнувшись, воду по полу гонялаСестра.А мы глядели на полы,И нам в глаза влетала синева,Вода, полы…Кружилась голова.Слова кружились: — Друг, какое нынче? — Суббота? — Вот, не вижу двадцать дней…—Пол голубой в воде, а воздух дымчат.— Послушай, друг…— И все о ней, о ней.Несли обед.Их с ложек всех кормили,А я уже сидел спиной к стене.И капли щей на одеяле стыли.Завидует танкист ослепший мне,И говорит про то, как двадцать днейНе видит. И — о ней, о ней, о ней…— А вот сестра, ты письма продиктуй ей!— Она не сможет, друг, тут сложность есть.— Какая сложность, ты о ней не думай…— Вот ты бы взялся! — Я? — Ведь руки есть?!— Я не могу. — Ты сможешь! — Слов не знаю!— Я дам слова! — Я не любил… — Люби!Я научу тебя, припоминая…Я взял перо. А он сказал: — «Родная».—Я записал. Он: — «Я, считай, убит». —«Живу!» — я записал. Он: — «Ждать не надо…» —А я, у правды всей на поводу,Водил пером: «Дождись, моя награда…»Он: — «Не вернусь»,—А я: «Приду! Приду!»Шли письма от нее. Он пел и плакал,Держал письмо у отворенных глаз.Теперь меня просила вся палата:— Пиши! —Их мог обидеть мой отказ.— Пиши! — Но ты же сам сумеешь, левой! —— Пиши! — Но ты же видишь сам! — Пиши!..Все в белом.Стены пахнут сыроватым мелом.Где это все? Ни звука. Ни души.Друзья, где вы?..Светает у причала.Вот мой сосед дежурит у руля.Все в памяти переберу сначала.Друзей моих ведет ко мне земля.Один — мотор заводит на заставе,Другой с утра пускает жернова.А я?А я молчать уже не вправе,Порученные мне, горят слова.— Пиши! — диктуют мне они. СквознаяЛетит строка. — Пиши о нас! Труби!..— Я не могу! — Ты сможешь! — Слов не знаю…— Я дам слова!Ты только жизнь люби!
1947
Михаил Львов
«Мы стольких в землю положили…»
Мы стольких в землю положили,Мы столько стойких пережили,Мы столько видели всего —Уже не страшно ничего…И если все-таки про войныЯ думать не могу спокойноИ если против войн борюсь —Не потому, что войн боюсь.А если даже и боюсь,—Не за себя боюсь — за тех,Кто нам теперь дороже всех,Кого пока что век наш нежилИ кто пока еще и нé жил,Кто ни слезы не уронил,Кто никого не хоронил.
1956
Марк Максимов
Мать
Жен вспоминали на привале,друзей — в бою. И только матьне то и вправду забывали,не то стеснялись вспоминать.Но было,что пред смертью самойвидавший не один походседой рубака крикнет:— Мама!…И под копыта упадет.