Моё печальное счастье

Именно так! «Хелло, Луиза!» Мадам знала, что я застала ее в тот момент, когда она вытворяла свои грязные штучки с генералом, но держалась как ни в чем не бывало, не испытывая ни малейшего смущения.

— Добрый день, мадам.

— Не очень устали?

— Нет, мадам.

Она пришла за мной. Конечно, я была довольна, но с опаской подумала, что она могла рассказать матери. На ходу сочинив ночью эту историю, я не ожидала, что мадам может явиться собственной персоной. Похоже, ничего страшного не произошло, так как мама удостоила ее кофе.

Я застыла, как однажды на устном экзамене, когда преподаватель просил меня перечислить производные соединения углеводорода. Я знала, что ответить, но не осмеливалась произнести ни слова. Положение представлялось мне фальшивым — из-за матери и мадам, у которых не было ничего общего друг с другом. Тельма в кухне Артура, перед чашкой кофе — нет, это казалось нереальным. Я испытывала то же чувство, что и во время того экзамена: я не могла отделаться от ощущения, что экзаменатору было глубоко наплевать на соединения углеводорода — возможно, больше, чем мне, — ведь для работы на заводе Риделя не имело никакого значения, буду я их знать или нет. Все это было чистой условностью. Игрой, подобной Большой лотерее или Телелото.

— Хочешь кофе, Луиза?

— Да, мама.

— Мадам Руленд (она произнесла «Роланд») пришла за тобой. Она удивлена, что ты убежала. Я сказала ей, что мне все это не по душе. Гость, даже из высшего света (ее голос дрогнул при этих словах), не может позволить себе «выходки» по отношению к молодой девушке. Я тебя достойно воспитала, ты образованна и кроме того…

Ох, уж эти излияния доблестной матери, готовой доказать иностранной патронессе, что ее дочь не лыком шита!

Между тем Тельма разглядывала, даже с некоторым восхищением, наш почтовый календарь. В тот год, помню, на нем была изображена девочка со светлыми косичками, сидящая на белом пони. Мадам были смешны двусмысленные нравоучения моей матери. Она пришла за мной, потому что теперь я была нужна ей. Я была удобным подспорьем, позволявшим ей жить по своему усмотрению.

Мама повернулась в ее сторону.

— Уж не знаю, разумно ли будет разрешить ей вернуться к вам, мадам Роланд! Молодая девушка в семнадцать лет…

Джесс, должно быть, облегчил задачу жене. Тельма достала из кармана две банкноты по десять тысяч франков, сложенных вчетверо, и положила их на клеенку у сахарницы. С банкнот смотрело тонкое лицо Бонапарта; его серьезный взгляд был прямо устремлен на маму.

— Что это? — прошептала она испуганно.

— Мой муж сказать мне, что это Луизе за хорошую работу на уик-энде!

Бедная мать замерла с открытым ртом. Не знаю, что для вас представляют двадцать тысяч франков, у нас они всегда считались внушительной суммой. У некоторых две бумажки по десять тысяч франков проскальзывают сквозь пальцы. Окажись у нас такие нежданные деньги, мама способна на чудеса. Ну вот, например. Когда у нее набирается нужное количество премиальных купонов, она отправляется к бакалейщику и на пятьсот франков набирает такого, что и представить трудно!

— Если моя дочь согласна вернуться, я тоже не имею ничего против, мадам. Мы предпочитаем по-простому.

10

Она была без машины, и мы вернулись на «остров» пешком. К моему великому удивлению, они с мужем навели порядок, и мне оставалось только перемыть посуду и отскоблить пол. Воздух в гостиной пропитался запахами пьянки — холодным сигарным дымом, пролитым шампанским и, уж как водится, рвотой… Тельма в этот день воздерживалась от возлияний и сосредоточенно мне помогала, попыхивая «Кэмелом» и вытирая посуду.

В какой-то момент, должно быть, после полудня она спросила:

— Почему вы ушла?

Я в упор посмотрела ей в глаза.

— Потому что видела вас в машине с этим седым мужчиной. Мне стало противно!

— Что это значит — «противно»?

— Ну это… Меня затошнило… Это так стыдно!

— Да?

— Да. Особенно в присутствии мужа…

Она нахмурилась.

— Джесс видел?

— Да!

Ее, казалось, это ничуть не смутило. Я не понимала, как он мог даже не сказать ей об этом. Что за люди!

И как верх бесстыдства — она улыбалась сквозь сигаретный дым. Мне был виден ее профиль, уголок улыбки и левый глаз.

— Он, должно быть, ужасно расстроен, не так ли?

— Джесс? О, нет!

— Но он вас любит!

— Да, конечно, очень!

— Но тогда…

Я прижала к груди тарелку, не в силах вытереть ее.

— Вы молоденькая девушка, вам не понимать!

— Хотела бы я знать, кто в силах понять такое!

Она присела у стола, отодвинув стопку тарелок, чтобы облокотиться.

— Джесс хотел ребенка, у нас был один, который не появился, когда необходимо, понимаете? С тех пор я не могу его иметь, и наш супружеский союз… Так говорят?

— Можно и так!

— Наш супружеский союз, как прогулка в лесу зимой. «Нет ни листвы, ни цветов… Только черные ветки…»

У меня стояли слезы в глазах. Я отложила тарелку, подошла к ней и обняла. Как видите, жизнь полна невзгод даже у американцев.