Моё сводное наваждение

Я пребываю в полнейшем шоке, потому некоторое время, до самой лестницы вниз, иду, ведомая ею. Я просто не понимаю, что происходит... Не понимаю эту женщину. Как и то, за что она меня невзлюбила с самого начала... Что я ей сделала?!

На первой лесенке я немного очухиваюсь и вынуждаю ее остановиться:

— Вы... отпустите меня...

— Пошли! — вновь дергает она меня. — Думаешь, я ничего не вижу? Думаешь, не знаю, какими низостями вы занимаетесь, закрывшись в комнате? Я не позволю жить под одной крышей со своими сыновьями лживой шлюшке! Иди, я сказала! Вон! Вон отсюда!

Она грубо пихает меня вперед, я чудом не падаю, чудом не лечу кубарем вниз. А затем она продолжает пихать меня снова и снова, ее глаза горят бешенством, лицо красное от гнева, жилки на висках вздулись, превращая ее в настоящую фурию!

Но как она смеет? Разве папа согласится с ее действиями? Разве он не разозлится в тот же миг, как обо всем узнает? На что она рассчитывает? На то, что я тихо исчезну из этого дома? Не попытаюсь вернуться назад? Что безропотно подчинюсь ее воле?

Не бывать такому!

На последней лесенке она пихает меня особенно сильно, и я валюсь на пол, до боли ударяясь коленями и ладошками. Боль словно простреливает все кости. На глазах выступают злые слезы, но не успеваю я повернуть голову, чтобы хоть что-то ей сказать, как Галина вновь грубо цепляется пальцами в мое плечо и, вонзая свои острые ногти в мою кожу, дергает меня вверх:

— Поднимайся, маленькая дрянь!

— Вы... вы ужасная!

Меня снова пихают в спину:

— Поговори мне!

Ей все-таки удается выпихнуть меня за порог, пусть я пыталась сопротивляться — оказывается, в ней столько силы!

Ну и пусть! Значит, буду сидеть под дверью, пока не вернется отец!

— Все, свободна! — выкрикивает Галина. — Забирайте ее!

Мой чемодан летит с крыльца, ударяется о ступени, падает на каменную дорожку... И я вижу... Все во мне обмирает, горло перехватывает спазм, сознание вот-вот поглотит паника. Вот в чем заключался ее план. В моей матери...

Она во всей своей стати стоит у задней дверцы машины на подъезде к дому и смотрит на меня:

— Садись в машину, Любовь.

Ее голос холоден, как лед, приказ — безапелляционен.

Я начинаю пятиться назад, безмолвно качая головой из стороны в сторону. Не верю, что она здесь. Не верю, что хочет забрать меня у отца и отвезти... куда?

К бабушке, — понимаю я, когда она сама выходит из машины:

— Люба, ты поедешь с матерью, даже если нам придется попросить водителя затолкать тебя в машину силой!

— Я зря позволила отцу тебя забрать, — сразу после бабушки замечает мама. — Со мной тебе будет лучше. Роберт поможет найти для тебя достойное учебное заведение рядом с нашим домом. Заграничное образование намного престижнее отечественного. Жаль, я не подумала об этом раньше. Возьми свой чемодан, Любовь, и сядь в машину.

Нет... Нет... Нет!

— Я никуда с тобой не поеду... — выдыхаю я, чувствуя, как страх ледяными иглами сковывает все мое тело. — Не хочу... Нет. Нет...

— Молодой человек, будьте добры... — кивает мама водителю, а сама забирается в машину. Вслед за ней в салоне скрывается и бабушка. А в мои плечи вновь вцепляются пальцы Галины:

— Вот так мы с тобой и распрощаемся навсегда, дрянь.

Рыдания прорываются наружу, когда я вижу, как на меня надвигается мужчина. Я пытаюсь вырваться из лап Галины, брыкаюсь, что-то кричу, но она сильнее меня. И вскоре она, как какую-то надоевшую вещь, передает меня в руки мужчины. Паника накрывает меня с головой, я начинаю рыдать сильнее, кричать громче — я не хочу уезжать отсюда! Здесь, и только здесь, моя жизнь! Рядом с папой, Никитой и... Мироном! Они нужны мне! А я — им!

Меня силой заталкивают на сидение рядом с мамой, и перед тем, как дверца захлопывается, я слышу взволнованный голос Никиты:

— Мама, а куда забирают Любу? И почему?

Глава 31. Любовь

Как только машина трогается с места, я сквозь пелену слез в глазах и рыдания, что сотрясают все мое тело, бросаюсь наощупь искать рычаг, открывающий дверцу. Они меня не увезут! Я выпрыгну из машины! Но меня ловят руки мамы и отдергивают назад.

— Включите блокировку! — приказывает она водителю. — Любовь, прекрати истерику!

— Нет! Отпусти меня! Я не хочу-у-у... — вою я.

— Сейчас же успокойся! Такое поведение неприемлемо!

— А мне плевать! Я не хочу никуда уезжа-а-ать...

— Пусть ревет, — холодно замечает бабушка. — Оставь ее. Это пройдет.

Руки мамы меня отпускают, но я больше не пытаюсь вырваться из салона — знаю, что не получится.

Меня увезут, посадят на самолет, и я улечу навсегда... Больше никогда не увижу папу, Ника и Мирона... Никогда...

Господи, как же больно! Как несправедливо! Неправильно! Ужасно!

Почему мама решает все за меня? Почему она не хочет понять, что я сама способна распоряжаться своей судьбой? Как можно быть такой жестокой? Забирать у меня то, что я полюбила всем сердцем? Лишать меня жизни?!

Не знаю, сколько еще проходит времени, когда я более-менее успокаиваюсь. Хотя нет, это не спокойствие. Это поглощающая пустота. Бездна безразличия. Которая топит сознание, лишая всех чувств.