Мойры сплели свои нити

– Лариса Филатова прямо намекнула нам, что сестер мог прикончить Иван Мосин, – продолжила Катя. – Абсолютно безжалостный и циничный намек, подкрепленный сведениями о предполагаемой беременности Аглаи. Значит, все долгие годы Лариса подозревала или точно знала, что Иван Мосин – убийца, и скрывала это. А когда тромбонист Зарецкий объявился со своими видениями из прошлого, она – что? Моментально отправилась убивать дядю-убийцу и его жену? Ерунда, правда? Даже если она в тот момент решила, что словами Зарецкого кто-то заинтересуется – ну, например, мы или полиция… И начнут копать, установят, кто такой Зарецкий и где он детство провел, вспомнят старое чуриловское дело… Она сдала дежурство и опрометью бросилась в дом к дяде, чтобы его с женой прикончить, замести следы, надеясь, что убийство свяжут с чуриловской трагедией, где он являлся главным свидетелем? И все ради наследства? Очень сложно… какая-то несуразная схема, Гек.

– Хотя парадоксальная логика присутствует. Мы ведь с тобой связываем эти убийства сейчас, правда? – Гектор усмехнулся.

– Ну, тогда Лариса Филатова – криминальный гений. – Катя покачала головой. – Есть более лаконичное и вразумительное объяснение.

– Какое? – Гектор улыбался – он откровенно любовался ею.

Катя чувствовала это, и ее саму переполняла радость – пусть смотрит Гектор и его серые глаза меняют цвет на аквамарин, лучатся нежностью, а не туманятся болью, отчаянием и бредом.

– Что сама Лариса убила Полину и Аглаю. А ее дядя-любовник, оказавшийся в Пузановке, видел именно ее на месте преступления. И скрыл это от полицейских. Мотив у Филатовой был весомый – она сама нам проговорилась. Аглая ведь вроде как забеременела от кого-то. А если и правда от Мосина? Ревность… месть… злоба… Первой ведь, как установили чуриловские полицейские, убили именно Аглаю.

– И ее труп облили керосином и сожгли. – Гектор кивнул. – Чтобы никто тогда не установил признаков беременности у девочки.

– А в грозовую ночь явления тромбониста Зарецкого Лариса могла от неожиданности насмерть перепугаться, что старая тайна выплывет наружу. Что ее дядя, который постарел и перестал ею интересоваться как женщиной, брякнет кому-то. И Лариса тогда приняла решение убить дядю и его жену.

– Есть одно «но» – если бы Мосин начал болтать про племянницу, сразу выплыли бы его грехи – совращение несовершеннолетней Аглаи.

– Мосин мог не иметь отношения к этому, – возразила Катя. – Аглая забеременела от кого-то другого. От того же сожителя матери Воскресенского. Она же в фельдшерском пункте ни Ларисе, по ее словам, ни сестре тогда прямо ни в чем не призналась и имени своего совратителя не назвала, сбежала из пункта, когда они у нее допытывались. Но Лариса уверилась, что виноват именно Мосин, – она свой собственный опыт имела, знала, какой он. Да и Полина ей твердила: мол, твой Иван – любитель нимфеток. Хотя во всем, что я сейчас тебе говорю, Гек, есть одно грандиозное противоречие.

– Если убийца сестер – сама Лариса, то не только Мосин мог видеть ее тогда, но и тромбонист Зарецкий. – Гектор поднял брови.

– Вот именно.

– Видишь, как мы синхронно размышляем. Как мы едины в нашем мнении, как дополняем друг друга гармонично.

– Очень гармонично. – Катя протянула руку и пощупала ему лоб – нет жара? А то он снова начал «расходиться». Температуры, к счастью, не было.

– Почаще так делай. – Гектор мечтательно закрыл глаза. – Пальчики прохладные, нежные…

– Гек, ты за рулем! Смотри на дорогу! – Катя моментально убрала руку. – И вообще, мы важные вещи сейчас обсуждаем. Если Лариса в больнице, услышав откровения Зарецкого, поняла, что он тоже прямой свидетель происшедшего, – то…

– Почему она Зарецкого первым не убила, а ринулась к дяде? Да? А то бы прямо в приемном покое тромбониста и придушила или вколола что-то. – Гектор усмехнулся. – Женя Зарецкий жив. Иван Мосин мертв. Мертва и его жена Маргарита. И меня, Катя, тревожит не только Филатова как потенциальная подозреваемая. Но и другая ситуация.

– Какая?

– То, что нам поведал гаишник вчера. Его признание.

Катя замолчала. Конечно, она знала, что так просто Гектор от подобных важных сведений не отмахнется…

– Мерзость, что он нам выложил, – поборы внутри кашинского УВД. Поборы многолетние с сотрудников при Карапете Варданяне. – Катя тяжело вздохнула. – Позор для ведомства… Подобные вещи никогда не выносят на всеобщее обозрение. Если что-то всплывает, разбираются внутри. Варданян погиб в ДТП, его к ответственности уже не привлечешь. А самое главное – гаишник же нас уверил – при Веригине поборы прекратились.

– Прекратились ли?

– Помнишь, он сказал: премию выплатили сотрудникам и ничего не забрали. Значит, Веригин, как и. о. начальника УВД, поставил жирную точку в грязной истории.

– Он сколько лет в Кашине работает? – Гектор криво усмехнулся. И Катя поняла: с Веригиным у Гектора личные счеты после столкновения в ординаторской. – Пусть недолго, да? Но… Катенька, он же сам во всем участвовал, не протестовал против жадности и корысти полковника Карапета. Отдавал свою долю или же они – начальство – меж собой поборы делили?