Мох. История одного пса

Поблизости от нашего дома был парк. Все деревья во время войны срубили и пустили на дрова, чтобы перезимовать. В парке не осталось ни одного дерева, зато там росла трава. Павел спускал нас с поводков и разрешал бегать вволю. Пока мы бегали, он сидел на каменной скамейке, молча смотрел на нас и, как всегда, грустил. Думаю, с ним происходило то же, что и со мной: он что-то вспоминал. Может, холодные лагерные бараки, или Крысиную Морду, или то, как его били, или ночь побега... А может, он думал о своём друге или о многих своих друзьях, вошедших в железную дверь, из которой никто не выходил обратно.

***

Павел проводил с нами все дни — дома или на улице. По вечерам он играл на пианино, и ему нравилось, что мы рядом. Но как бы я и Мята ни старались, нам не удавалось его развеселить.

***

Однажды утром мы бегали по парку. Пахло липами — после войны чудом уцелело несколько деревьев. И вдруг я отчётливо услышал голос Мирека! Я навострил правое ухо, потом левое, правое, потом левое… Наконец понял, откуда исходит звук, и помчался туда как сумасшедший. Мята бросилась за мной. Павел кричал, звал нас обоих, но я не мог остановиться. Мы выбежали из парка, пересекли площадь, пронеслись по узкой улице с красивыми домами, повернули направо — и оказались возле забора. Он огораживал внутренний дворик одного из домов, и голос Мирека доносился прямо оттуда!

Я подбежал к забору, засунул нос между досками, принюхался ещё разок. Ни голос, ни запах не были такими, как раньше, но они точно принадлежали Миреку. В этом я не сомневался.

Я залаял, Мята последовала моему примеру. Мы оглушительно лаяли до тех пор, пока из-за забора не показалась престарелая дама. Она выглядела ужасно недовольной. Дама сняла с ноги туфлю и стала стучать ею по забору, пытаясь нас испугать. Туфля была старая и пыльная, исходивший от неё запах стал перебивать запах Мирека. Я очень разозлился, даже готов был укусить даму. И вдруг я увидел своего мальчика!

Он вырос, похудел, отрастил волосы, но это был он: его лицо, веснушки и всё тот же запах желудей и луж после дождя. Мирек направился к нам. Смотрел на меня как-то странно. Так, будто я о чём-то напоминал ему, но он и сам толком не знал, о чём именно.

И вдруг он произнёс одно слово:

— Мох?

Он назвал моё имя! Но это было не просто имя, а вопрос. Вопрос, на который я не мог ответить. Всё, что я мог тогда, — это скулить по другую сторону забора и ждать, когда он придёт и откроет мне калитку. Я бы бросился на него и лизал ему лицо...

***

Так жалко, что собаки и люди не общаются на одном языке! Мы столько всего могли бы сказать друг другу... Порой люди не подозревают, что мы понимаем их разговоры. Иногда мы, собаки, говорим что-то без слов, но никогда не знаем до конца, правильно ли понял нас человек.

***

Выражением морды я старался показать изо всех сил: да, это я! Пёс с густой кучерявой шерстью, которая на ощупь напоминает мох. А выражением глаз я старался показать Миреку, как сильно по нему скучал. Я вилял хвостом в знак того, что безумно счастлив его видеть. В общем, я разговаривал с ним как мог и вот-вот собирался спросить про Янинку. Но пожилая сердитая женщина заслонила меня от Мирека и сказала ему:

— Даже не думай прикасаться к этим блохастым псам!

Она взяла моего мальчика за руку и повела в дом.

Я залаял так отчаянно, что Мирек вырвался и побежал обратно ко мне.

— Мох! Ведь это ты, да?! — спросил он, а потом повернулся к сердитой пожилой даме и закричал ей: — Это Мох! Это моя собака! Он был нашей собакой!

— Ох, бедняжка, — пробормотала женщина. — Правда, у тебя жила собака? Ты не можешь об этом помнить. Ты был слишком мал, Мирек. Ты что-то перепутал. Ты ошибся.

Но он не ошибался. Он был моим мальчиком, а я — его псом. Мы, собаки, в таких вещах знаем толк.

Я услышал звук закрывающейся двери. Запах Мирека постепенно таял в воздухе, оставался только запах сырой земли. И вдруг появился Павел: весь потный, запыхавшийся от бега, злой. Он стал ругаться на нас и тут же пристегнул поводки. Я скулил и не хотел уходить, но Павел тянул за поводок так, что казалось, вот-вот меня задушит. Иногда люди ничего не понимают. Возвращаться домой было очень грустно.

***

Спустя три дня Павел повёл нас на речку. Мы прогулялись до моста, от которого было рукой подать до железной дороги. Павел достал удочку и начал рыбачить. Моросил дождь. Павел раскрыл зонт и поставил его на землю, чтобы мы с Мятой могли укрыться. Сам он остался стоять под дождём, задумчиво глядя на серую реку. Кто знает, может, он всё ещё вспоминал о тех днях, когда был заключённым...

Капли дождя падали в реку и сами становились рекой. Мы с Мятой переглядывались, думая каждый о своём. Но я не собирался сидеть под зонтом и грустить. У меня были дела поважнее, так что я выполз из-под зонта и побежал в сторону платформы. Там, у лесочка, прямо за зданием вокзала, я начал рыть землю. И рыл до тех пор, пока не раскопал волчок.