Утром ветер немного стих, чего не скажешь о дожде. Тот перерос в настоящий ливень, от которого не в состоянии был спасти даже самый плотный зонт. Весь день в лавке я только и занималась, что пила чай. Мало того что утром, пока шла на работу, вся промокла и промерзла, так еще и покупателей почти не было, видимо, в такую погоду никому не хотелось высовывать нос из дому, даже Пауле и Рею. В общем, зелья в витрине одиноко «взирали» сквозь мокрое стекло на пустынную серую улицу, и я вместе с ними.
От ненастья за окном на душе становилось еще тоскливее. По дороге домой я решила зайти в продуктовый, чтобы побаловать себя хоть чем-то вкусным на ужин. Запекла мясо, приготовила салат, даже мохито сделала, но, расставив все это на столе, вдруг поняла, что ничего не хочу. Совсем, даже кусочка не могу в рот положить. Убрала все в холодильник и снова заварила чай, с которым устроилась у кухонного окна.
Дорожки дождя бежали по стеклу, размывая обзор, поэтому я не сразу увидела у калитки мужской силуэт. Сердце узнало его первым, сжавшись в тревожной радости. В висках застучало, закружилась голова, бросило в жар. Что он здесь делает? Зачем пришел?
А Реллингтон между тем открыл калитку, совсем как тогда, вошел и направился к дому, на этот раз без заметного сопротивления. Я сбросила охватившее меня оцепенение и кинулась к нему навстречу. Выскочила на крыльцо, а он был уже совсем близко, без шляпы, без зонта, промокший насквозь. Я сбежала по ступенькам, тоже наплевав на ливень, и остановилась рядом.
— Что-то случилось, милорд? — Я посмотрела ему прямо в глаза.
А Реллингтон взял мое лицо в ладони и произнес со смесью отчаяния и ярости:
— Вспомни меня!
Его губы тут же накрыли мои, не давая возможности ответить. Он целовал меня жадно, неистово, точно на надрыве, кусал мои губы и тут же ласкал их языком. Мою попытку обнять его он сгоряча воспринял как желание вырваться, поэтому тут же, не переставая целовать, перехватил мои руки и сгреб меня в охапку, крепко прижав к себе.
— Вспомни меня, — повторил уже шепотом между поцелуями, — вспомни…
— Я помню, — отозвалась я, целуя его уже сама. — Я все помню… Я не пила то зелье.
Неожиданно из моих глаз полились слезы, но, к счастью, они тут же смешивались с дождем, оставаясь незамеченными.
Реллингтон оторвался от моих губ и с недоверием заглянул в глаза.
— Не пила?
Я качнула головой.
— Нет, я его вылила.
— Ты опять меня обманула? — спросил Реллингтон, и губы его дрогнули в едва уловимой улыбке.
— Опять. — Я улыбнулась смелей и провела рукой по его мокрым волосам.
— Ты невыносимая. — Он тоже запустил пальцы в мои волосы, убрал прилипшие пряди со щеки и снова поцеловал, на этот раз коротко, но все так же страстно. — Идем в дом, — сказал потом.
— А ты сможешь войти? — Я с опаской оглянулась на крыльцо.
— Смогу, — ответил Реллингтон спокойно.
— Но в прошлый раз тебе было плохо…
— Это было в прошлый раз. — И он взял меня за руку. — Сегодня мне намного лучше. Но если тебе нравится мокнуть под дождем, можем подождать здесь.
— Чего подождать? — не поняла я.
— Кого. Джо, он скоро приедет за нами. Мы возвращаемся ко мне.
ГЛАВА 34
Мы все-таки зашли в дом.
— Надо бы переодеться, — сказала я, глядя, как с нас обоих ручьями стекает вода.
— Переодевайся, я подожду. — Заметно было, что Реллингтон все же чувствует себя здесь неуютно, хотя и пытается казаться безразличным.
— Я могу поискать что-нибудь и для тебя у мастера. Думаю, он не будет против, — предложила я.
— Не надо, скоро приедет Джо, так что поторопись.
— Ты уверен, что это правильно? — задала я мучивший меня вопрос. — Чтобы я поехала с тобой? После всего, что ты узнал обо мне… Или ты забыл, о чем я тебе рассказывала?
— Я тоже не пил зелья забвения, — он посмотрел на меня с упреком, — и все прекрасно помню. Остальное обсудим позже.
Что ж, позже так позже…
Переодевалась я так быстро, насколько это было возможно: мокрым было все, вплоть до белья. Потом задержалась у зеркала, поправляя волосы. Щеки горят, глаза блестят, словно у меня лихорадка, еще и губы, вспухшие от поцелуев, — и это все я? Как девчонка, ей-богу. В голове тоже сумбур, и сердце колотится то ли от счастья, то ли от страха, а может, и от всего одновременно. Пока мой разум отказывался понимать, что все происходит в реальности, и даже боязно было предположить, что ждет дальше.
Спустившись, я застала Реллингтона в кухне около блюда с яблоками.
— Только не ешь! — воскликнула я. — Они тоже… С частицами. Тебе нельзя.
— Яблоки вообще фрукт Светлых. — Он все же взял одно и подбросил на ладони. — И я их никогда не ел… — И с этими словами вонзил в него зубы.
— Но там же… Свет, — растерянно произнесла я.
— Да какая уже разница? — Реллингтон продолжал задумчиво есть яблоко.
— Я принесла тебе полотенце, вытрись хотя бы им. — И накинула ему на голову. — Простынешь же…
Он на миг опешил от моего поступка и, кажется, даже смутился, потому что торопливо проговорил:
— Темные не простужаются. — Стянул полотенце и отдал его мне. — Кстати, Светлые тоже.
Да уж, лорд Реллингтон, не привыкли вы, чтобы о вас заботились. Все на жалость пеняете.