Мохнатая лапа Герасима

Понимаете, Татьяна? Ксения лежит в аду и тревожится о здоровенном лоботрясе! Геннадий тогда уже был взрослым мужиком. Я первым делом полетела к завотделением. Есть у меня один старинный знакомый, чье имя для медиков, как священная корова. Я из кабинета заведующего позвонила этому приятелю, вкратце ситуацию описала и трубку горе-начальнику сунула. Жаль, вы лицо местного Гиппократа не видели. После разговора он промямлил:

– Не знал же, что вы близкие знакомые самого нашего великого!

Я ему ответила:

– Теперь вы в курсе. Позаботьтесь о Ксении, иначе ваш великий по моей просьбе сам сюда приедет. Царской рукой швабру возьмет, которую техничка у изголовья больной Бурбонской поставила, и даст вам ею по башке. А потом на улицу выметет, и вы более ни в одну клинику не устроитесь.

Через час Ксению перевели в отдельную палату, прибежала медсестра, остальной персонал стал перед Бурбонской ковром стелиться. Пока Ксюшу перемещали, я поехала к ней домой. Время было обеденное, отперла дверь – тишина. Я решила, что дома никого нет, направилась в кабинет, нашла коробку, где, по словам Ксении, деньги лежали. Открываю, пусто!

Я занервничала. Неприятное положение. Хозяйка попросила привезти деньги, она уверена, что их в коробке достаточно. Я же возвращаюсь и сообщаю: ничего нет! Какие мысли у Бурбонской возникнут? Шляхтина присвоила ее средства. Весьма щекотливая ситуация. Вдруг слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь. Гена! В халате! Лицо опухшее. Он так изумился:

– Здрасти! Как вы попали в мою квартиру?

Понимаете? «Мою квартиру!» И запах перегара на весь кабинет.

С огромным трудом я удержалась от рукоприкладства, ладонь чесалась ему оплеуху дать.

Вежливо осведомилась:

– Знаешь, где твоя мама?

Гена пожал плечами.

– В командировку улетела.

И у нас состоялся такой диалог.

– Куда?

Парень глаза выпучил.

– Она не сказала, часто летает по работе.

– И никогда не сообщает, где проведет время?

– Почему? Говорит. А сейчас не сказала, мать капризная.

– Гена, Ксения в больнице.

– Да?

– Она ногу сломала.

– А-а-а!

– Одевайся.

– Зачем?

– Поедешь к матери.

– Зачем?

– Еду ей отвезешь!

– Чего, там не кормят? И у меня продуктов нет.

– Купи!

– Денег нет!

– Возьми в коробке!

– Они закончились.

Я набрала полную грудь воздуха, открыла рот, и вдруг раздался девичий голос:

– Генка, ты где? Свари кофе. Ау!

Геннадий убежал.

Анна потрясла головой.

– И в ту минуту мне стало понятно, почему Ксения к нам с Леной прилепилась и отстать не хочет. У нее в то время материальное положение было куда лучше, чем у нас, квартира шикарная, работа престижная. Но Бурбонская была до слез одинока. Ни мужа, ни родителей, ни близких подруг. Я жила финансово напряженно, и тоже без супруга и отца с матерью. Но! Рядом дочь, она меня любит, в нашем доме теплая атмосфера. На столе не белый хлеб, черный. Но я его ем, зная, что рядом девочка, которая меня никогда не бросит, не обманет, не продаст. А у Ксении к чаю изысканные пирожные, но это все, что у нее есть.

Анна заложила за ухо прядь волос.

– И я перестала злиться, когда она внезапно в дверь звонила, поняла – Ксении просто нужен близкий человек рядом. Почему она меня выбрала на эту роль? Отчего ко мне потянулась? Понятия не имею. Один раз Бурбонская сказала:

– Мы с тобой родня, прямо сестры!

Я возразила:

– Навряд ли. У моих родителей, кроме меня, детей не было, папа с мамой тоже единственными были в своих семьях. Ну как мы с тобой можем быть сестрами?

Она помолчала, потом уточнила:

– Можно стать родными по жизни. Подружиться очень тесно. Помнишь себя года в три-четыре?

Мне стало смешно.

– Никто не может рассказать, как он жил в столь юном возрасте. Мои первые воспоминания относятся к школьным годам. Класс второй-третий.

Ксения на меня внимательно посмотрела:

– Я часто во сне вижу серо-голубой дом. Очень красивый, веселый такой, расписной, крыша малиновая. Двор с деревьями. Комната появляется перед глазами. Большая, кроватей несколько, на них кто-то лежит. Две тени. Ввозят койку, пустую. С одной койки берут девочку, кладут на нее. У ребенка кудрявые светлые волосы, малышка очень крепко спит. Ее увозят, локоны свисают, туда-сюда мотаются. Мне почему-то делается жутко, я кричу:

– Верните Леку!

Одна из теней отвечает:

– Спи, с ней все хорошо. Она сейчас отправится в место, где много-много игрушек и вкусной еды.

Меня это видение долго преследовало. Я просыпалась, плакала. Мама прибегала, спрашивала:

– Ксюша, что случилось?

А мне в уши кто-то шептал:

– Говорить нельзя, молчи.

И я рта не открывала. Но однажды заболела чем-то, в кровати лежала, рыдала, мама рядом сидела, по голове меня гладила. И вот тогда я ей нашептала про тот дом, про ту комнату. Мама так рассмеялась, что у нее слезы из глаз потекли, потом обняла меня.

– Представить не могла, что ты это вспомнишь и в ужас придешь.

Рассказала мне, что я еще до школы сильно заболела. Чем, никто понять не мог. Врачи в рядовой больнице не знали, что со мной. Папа нашел доктора, который поставил правильный диагноз. Разноцветный дом – клиника, куда меня поместили. Комната – общая палата. Мои тревоги – ерунда. Анечка, тебя в детстве клали в больницу?