Моль

Целует за ухом. Отросшие на виске волосы щекочут нос. Рукой проводит по острым крыльям лопаток, обхватывает затылок, запрокидывает прекрасное лицо. По всей видимости, Света совсем не спала. Балтийские глаза покраснели, под ними залегли тревожные тени. И он был всему виной. В душе поднялась какая-то муть. Злость на себя за то, что не смог оградить от лишних страданий единственную женщину в своей жизни. Он потянул Свету в комнату, вернулся за пакетом с едой.

- Что тебе приготовить?

- Не знаю… - нерешительно пожала плечами Моль. - Ты что… Ты нервничаешь? Что-то пошло не так…

- Нет, – он пресекает ее вопросы, прижимая пальцем тонкие, искусанные губы. – Все прошло хорошо. Я просто хочу побаловать тебя чем-нибудь вкусненьким… напоследок.

Она спотыкается на ровном месте. Чуть не падает. Отворачивается резко, потому что это чертовски больно - вот так, буднично, узнать о том, что он уходит… Что ж, он ничего ей не обещал. И имел право делать все, что угодно. Светлана заранее знала, на что шла. Знала, что будет больно. Возможно, не совсем представляла, насколько, но…

- Может быть, круассаны? Ну… знаешь, такие, как в Париже? Без начинки, с маслом, тающие во рту…

- Звучит заманчиво, - выдавливает из себя Моль. – А ты умеешь?

- Угу. Получается достаточно неплохо.

- Ну… Круассаны, так круассаны.

Моль отворачивается, включает телевизор, чтобы хоть чем-то занять руки и голову. Она не может поддерживать эту светскую беседу. Не понимает, зачем он делает вид, будто бы ничего не случилось. Может быть, для него это ничего и не значило, а она уже напридумывала, невесть что? И тут же гонит от себя эту мысль. Нет... Он говорил, что если бы мог быть с кем-то, то это была бы она. Значит, и Васька что-то чувствовал, вот только почему он отрицал любую вероятность отношений? Не конкретно с ней, а вообще. С любой другой женщиной… Почему у нее крепло ощущение, что головоломка под названием «Василий» не сходится? Пазлы просто не складывались, красивой картинки не получалось…

На талии смыкаются мужские руки. Это так сладко… И горько. Он еще рядом, но она уже безумно по нему скучает. О том, какой масштаб примет тоска после его ухода, Светлана старалась вообще не думать…

Скачущий по дивану Селедка наступает лапкой на кнопку регулирования звука на пульте. По телевизору как раз начинается срочный выпуск новостей. Светлана останавливается взглядом на экране:

- Ты знал, что Виктора арестуют сегодня?

- Да. Это случилось еще полтора часа назад. Журналисты припозднились.

- Теперь мир станет чище.

- Наверное. Я на это очень надеюсь.

Света замолкает. Ей не дает покоя одна мысль… Она зудит и зудит в голове.

- Вася, а почему тебе не предоставили охрану?

- Зачем? – удивляется мужчина, и принимается за тесто.

- Ты очень много знаешь, ты главный свидетель. Разве, при желании, Виктор не сможет до тебя добраться, пусть даже из СИЗО? Думаю, что с его возможностями это довольно легко сделать. Так почему ты до сих пор без охраны?

- Да вот, как-то так вышло.

Света прекрасно понимает, что на том уровне, на котором приходится вращаться Василию, вопросы безопасности решаются быстро. И наверняка. Она уверена, что так обычно и бывает. Тогда почему он до сих пор один? Почему ежесекундно подвергается опасности?!

- Тебе не предложили? – Настаивает на своем.

- Предложили, – Пожал плечами мужчина.

- И что? – Света замирает. Тревога нарастает, дрожит в ней, как натянутая до предела струна. К ней приходит абсолютно ужасное в своей однозначности понимание. Она отшатывается, хватается рукой за горло, потому что не может вдохнуть. – Нет! – хрипит. – Ты не можешь, Васька… Нет!

Он подлетает к ней, обхватывает руками, с которых на пол осыпается мука.

- Ну, что ты? Свет… Все будет хорошо!

Кому?! Кому теперь будет хорошо? Она, наконец, понимает, почему ей было настолько тревожно все это время:

- Скажи мне, что будешь жить! Обещай!

- Буду. Конечно, буду… - Шепчет, целуя ее судорожно зажмуренные веки. Но Моль знает, чувствует, что он врет! Боль душит. Ей хочется закричать: «Борись! Не сдавайся!» Но она не может. Только открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Потому что она не имеет права с ним так поступать! Не имеет права настаивать, и навязывать свою волю. Что она знает о том, что ему довелось пережить? Какое право имеет судить и обвинять в слабости? Как может, в угоду своим желаниям, нивелировать его волю, ломать его и перекраивать, руководствуясь только своей эгоистической потребностью быть с ним рядом?

Света отошла в сторону. Обхватила себя руками. Ей казалось, что она рушится изнутри. Распадается на фрагменты… Нет, она могла бы его отпустить. Даже была к этому готова… И она смогла бы жить, смогла бы дышать, смогла бы бродить по улицам и наслаждаться весной, потому что была бы уверена, что где-то там… далеко, один, или с кем-то - неважно, то же самое делает и он. Живет! Молодой, красивый, свободный! А теперь… Как жить теперь? Зачем?

- Ну, ты чего, Света?