Молчание бога

– Ничего не хочешь объяснить, Певец? Певец, не переставая смеяться, оглянулся.

– Видели бы вы свои рожи сейчас, бессмертные боги, – сквозь смех выдавил Певец. – Компания дебилов на пикнике.

У Певца были свои причины так хохотать.

А у богов были свои причины быть этим недовольными.

У всего обычно есть свои причины.

Была у Певца причина хохотать, размазывая слезы по лицу. А у Громовержца была причина вместе с Мастером, Девой, Охотницей и еще десятком богов и богинь метаться половину ночи над океаном, а потом явиться на берег за объяснениями. В отвратительном настроении.

Многое в тот день имело причины мелкие. Можно сказать, мельчайшие. Если бы Стук и Левша, например, узнали, что причиной всей этой суеты станет их закадычный приятель Ворюга, в жизни бы не поверили.

И, тем более, приезжий священник даже представить себе не мог, как от нескольких глотков церковного вина... ладно, не простого вина. Но чтобы от двух-трех глотков...

Нет, священник честно попытался предложить Ворюге отпить из простого бочонка, но Охотник, принюхавшись, ткнул пальцем именно в особый, епископский. И добро бы, только этим жестом ограничился. А то пальцем в бочонок, а здоровенный нож – священнику к горлу. И готовое полновесное проклятие само собой в этом дрожащем горле застряло.

А потом священник перепугался, но не смог придумать ничего лучшего, чем отправиться все-таки к замку. Не мог знать священник, что может произойти дальше.

– Ну как я мог знать... – бормотал священник, пытаясь уклониться от болезненных ударов Левши и Стука. – Господом клянусь!

Левша и Стук к объяснениям не прислушивались, на причитания внимания не обращали, а лупили кроткого служителя божьего старательно и все больше ногами. Избиение проходило на площадке перед замковым мостом.

Остальные охотники, вышедшие на визг и крик, стояли в стороне, не вмешиваясь. Чего там вмешиваться, там и Двоим особо не развернуться. А Ворюга, главная причина всего происходящего, лежал себе тихо на передке повозки, откинувшись навзничь и свесив правую ногу.

Глаза у Ворюги были открыты и смотрели удивленно. По глазам лупили дождевые капли, ресницы не дрожали, веки не моргали... Да и сам Ворюга вроде как не Дышал.

– Что ж ты с ним, сука, сделал?! – в один голос взвыли Левша и Стук, встретив священникову повозку у моста.

Поначалу они только собирались проводить приезжего к Хозяину. Культурно проводить, между прочим.

Хотели только проводить.

А вместо этого, увидев неживого Ворюгу, стащили толстяка на мокрые камни, встряхнули за шкирку, а он рухнул на колени, обрывая сутану, и стал бормотать что-то невнятное. Мол, выпил воин всего чуть-чуть, из заветного бочонка. Можно сказать, всего пару глотков – больших глотков, правда, – но ведь всего пару... Матерь божья... не бейте... люди добрые... мать вашу... и святого духа.

Дела у священника были плохи. Охотники не любили, когда кто-то посторонний убивал их товарищей. Тем более – травил. Особенно – если травил. От ножа или стрелы еще как-то увернуться можно, а от фигни в вине никто не застрахован. Это ж какой сволочью нужно быть, чтобы в вино яд сыпать! Таких уродов сразу вешать надо. Такую мысль в нескольких энергичных фразах выразил Гвоздь. И предложение было бы принято большинством голосом – девять против двух, но два голоса «против» принадлежали Ловчему и Хозяину.

Стук и Левша с сожалением перестали пинать священника лишь после второго окрика Ловчего. И то только потому, что была у Ловчего прекрасная традиция – вместо третьего предупреждения пускать в дело свой удар справа.

Левша отлетел молча, молча и встал, согнувшись и держась за живот, а Стук, лежа на спине, попытался объяснять, что, мол, оставили Ворюгу живого и невредимого, а привезла его эта сволочь тонзуренная совсем никакого и даже мертвого... Ловчий выразительно потер правый кулак о левый рукав своей куртки – и Стук замолчал.

Тонзуренная сволочь быстро подползла к своему спасителю на коленях, обхватила Ловчего за ноги и даже попыталась целовать колени. Ситуация – дурацкая, поза – двусмысленная, но не пинать же, в самом деле, только что спасенного человека.

И Хозяин молча подошел к повозке и наклонился над Ворюгой. Охотникам даже показалось, что Хозяин побледнел. Наверное, показалось. Солнце уже совсем скрылось за горами, и можно было легко ошибиться.

– Ловчий, – позвал Хозяин, не оборачиваясь. Ловчий с облегчением вздохнул, отодрал священника от своих ног, аккуратно положил его на камни и подошел к повозке. Не доходя шага замер. Принюхался. И охотникам показалось, что по лицу Ловчего пробежала судорога. Показалось, наверное.

Чтобы Ловчий испугался... Охотникам вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. А Гвоздь вдруг с удивлением обнаружил, что держит в руке кинжал, стоит прижавшись спиной к замковой стене и прикидывает в уме – успеет добежать до оставленного в конюшне арбалета, если, скажем, из-за скалы...

– Живой ваш Ворюга, – сказал Ловчий каким-то хриплым, странным голосом. – Даже живее некоторых живых.