Молчание бога

Ловчий откашлялся, поправил капюшон на голове и, наконец, смог взглянуть в лица своих охотников.

– Ворюгу – в замок, повозку – в замок. Если хоть что-то пропадет – убью, – уже нормальным голосом произнес Ловчий, нашарил за спиной священника, зацепил его за одежду и понес в замок, как мешок.

Хозяин отодвинул Ворюгу, заглянул в повозку, забрал небольшой бочонок и пошел следом за Ловчим.

Двери в зал они за собой прикрыли плотно, но то, как через некоторое время священник закричал, было слышно во всем замке.

Отшельник, самый набожный из Охотников, даже чуть не перекрестился сгоряча.

А потом священник замолчал. Охотники, сидевшие в обеденном зале на первом этаже, даже подумали, что помер священник, пытки не выдержал или вообще...

Но священник не умер, а просто заговорил. Заговорил быстро, подробно, но тихо. Так, что слышали его рассказ только Хозяин и Ловчий. Если бы он заговорил сразу... вернее, если бы он не попытался врать, а сразу бы начал говорить правду, то и кричать от боли не пришлось бы.

С другой стороны, откуда мог знать священник, что эти два благородных господина легко отличают правду от самой изощренной лжи.

Как чуть позже оказалось, и врать-то священнику было особо нечего. Это ему казалось, что хранит он страшную тайну, а на самом деле...

Почти всю свою жизнь он имел дело с книгами. И самое кровавое, что делал в своей жизни, это вымарывал из текстов неправильные мысли и заменял их мыслями правильными. Потом вдруг пришлось отправиться в путь.

В путь священник отправился по приказу епископа. Епископ вызвал его к себе и сообщил, что нужно сменить в Трех деревнях слугу божьего, погрязшего в грехах и скатывающегося к ереси. И нужно его не просто сменить, а быть готовым к подвигу во славу Господа нашего и святой церкви.

– Кровь божья! – прошептал священник, когда Ловчий спросил, что именно находится в заветном бочонке.

Не чистая, конечно, но самая натуральная, привезенная из Святой земли храмовниками. Вот буквально на днях. Откуда именно они ее взяли, священник не знал, но сам видел, как кровь сия, в вине для причастия растворенная, раны залечивала. И даже прокаженного очистила.

Самой крови увидеть не пришлось, к сожалению, но бочонок вина был вручен священнику с подробными инструкциями и благословением. Самому пить на досуге освященное вино запрещалось, а следовало добавлять его в обыкновенное вино при причастии, исходя из пропорции один к пятидесяти, и только тогда, когда мор двинется по стране. И вот тогда...

– Мор? – спросил Ловчий.

– Мор? – повторил за ним Хозяин.

Священник как-то и не обратил внимания на то, каким тоном было произнесено это слово. За короткое время знакомства с Хозяином и Ловчим бедняга уже приобрел полезную привычку отвечать на вопросы быстро и правдиво.

– Да-да, – закивал священник. – И ринутся четыре всадника по земле, и падет звезда, и...

– Пасть закрой, – сказал Ловчий, и священник послушно щелкнул зубами.

Хозяин встал с кресла и прошел по залу.

– Чего ходишь? – осведомился Ловчий, провожая его взглядом. – Что-то непонятно?

Хозяин резко остановился и молча посмотрел в глаза Ловчего.

– Красиво ведь получается, – чуть виновато улыбнулся тот. – Пойдет зараза по городам и весям. И вымрет каждый, кто не причащается. Чистенько так получится. У тебя что давешний посол просил? Участия в делах земных? Чуда, которое вернет всех на путь истинный? Вот, пожалуйста. И становится понятно, зачем столько сомы. Просто и красиво. Ты себе прикинь, как легко будет обращать в истинную веру. Причастился – живи и не бойся никакой заразы. Не причастился – будьте любезны на погост. Или на костер.

В камине выстрелило бревно, выбросив сноп искр. Священник вздрогнул и начал пятиться от камина. Ловчий поймал священника за плащ:

– А скажи нам, святой отец, когда, по вашим сведениям, болезнь пойдет?

Священник гулко сглотнул – застежка врезалась в горло. Ловчий разжал руку.

– А не сказали... Не сказали, когда именно... Сказали – скоро. Может, через неделю. Или через две. Но до Пасхи святой – точно. Время пришло. Четверо уже в пути... Я их сам видел... И спасен был чудом, ибо схватили они меня и держали в узилище четыре дня. И только сегодня отпустили, слава Богу, – священник перекрестился, отползая на коленях в угол зала. – Отпустили, не причинив вреда. Только тот, что был на коне бледном, ударил меня рукой по лицу, чем поверг наземь в беспамятстве... А когда очнулся я, то не было никого...

– Через неделю-две, – Ловчий сел на край стола. – Откуда зараза? И, кстати, что там бормотал тебе Громовержец о Певце?

И взмахнул рукой Хозяин, и словно зеркало возникло перед ним в воздухе, и шагнул из зеркала демон, ликом ужасный, и... тут несчастный священник потерял сознание. Его можно было понять – трудный выдался день.

– Что случилось? – спросил Громовержец, входя в зал.

Садиться он не стал, замер посреди зала, скрестив руки на груди. Молча, не перебивая, выслушал Хозяина. В зале пахло дымом и страхом. И еще каким-то странным цветочным запахом, увязавшимся, по-видимому, за Громовержцем из сельвы.