Молчание костей

– Многие аристократы так пытают слуг, чтобы выбить признание или какую-нибудь информацию, – объяснил инспектор Хан. – Гораздо меньше шума, чем от избиения. – Он снова обошел труп, словно искал еще улики. – Ан и госпожа О… У этих любовников были свои секреты, и кто-то третий надумал их вызнать. Вероятно.

– Похоже, за всем этим стоит молодой господин, – высказал догадку Сим. – Сначала он подстроил случившееся на горе Хва, а теперь еще и это.

– Может, он и виноват в том, что случилось на горе Хва, но что-то мне подсказывает, что он не убийца, – покачал головой инспектор. – Его пока не посадили под домашний арест, однако я послал нескольких полицейских следить за ним. Они заверяют, что он не покидал Дом ярких цветов. Похоже, гнев королевы его удручает куда больше, чем что бы то ни было.

Я вдруг заметила, как под сеном что-то мерцает в голубом свете. Пробравшись вперед мимо инспектора Хана, я подобрала ожерелье из лакированных коричневых бусин. Их легко можно было спутать с буддийскими четками, но бусины были меньше, а на конце висело серебряное украшение, такое же, как у госпожи Кан. Крест.

Клерк вырвал бусы у меня из рук и отдал их инспектору Хану. Тот тихо выругался.

– Это тот символ, который носят еретики.

– Католики… – клерк покачал головой.

– А я думал, мы расследуем дело об убийстве из ревности, – полицейский Сим вздохнул и провел рукой по лицу. – С чего же начать распутывать этот клубок загадок?

– С начала…

Инспектор Хан неплохо скрывал эмоции за бесстрастной маской и молчанием. Затем он цыкнул языком, и я поняла, что он в ярости. Произнесенные им тихие слова звучали так, словно их протащили по грязи горького поражения:

– Мы вернемся туда, где все началось, и оттуда дойдем до проклятой правды.

* * *

У меня под ногтями была смерть. Пока мы спускали труп, мне пришлось впиться пальцами в плоть ученого Ана. Потом я перерезала ножом веревку, и тело с глухим стуком упало на землю. От веревок на запястьях и щиколотках мужчины остались глубокие борозды.

Я шла быстро, то и дело вытирая руку о юбку. Мне до дрожи хотелось вымыться. На самом деле все хотели поскорее покинуть это место. С вершины горы сошел туман, в объятиях которого сарай выглядел жутко.

Инспектор Хан с несколькими полицейскими остались на месте преступления, а остальных послали в ведомство, прикрыв труп на носилках соломенной циновкой от любопытных глаз прохожих.

Прямо передо мной шагали Кён с полицейским и шептались.

– Ну разве не странно? – спросил Кён.

– Что?

– Ты же читал письма Ана к госпоже О, – ответил Кён.

Письма, которые нашла я и содержанием которых инспектор Хан отказался со мной делиться. Я зашагала быстрее по грязи и лужам, чтобы все расслышать.

– Там же одна ругань была. О хотела положить конец их роману и вступить в «Еретическую труппу девственниц».

– Труппа девственниц, – сплюнул другой полицейский. – Времена становятся все дремучее и противоестественнее. Ну вот как может девушка отказаться от своего долга – выйти замуж и рожать детей?

– Так вот что странно, – настаивал Кён. – Как могла госпожа О вступить в шайку девственниц, не будучи девственницей?

– А ты разве не слышал? Инспектор Хан говорил: в письмах сказано, что мужчина с инициалами ЧВ крестил ее и отпустил грехи. А среди этих еретиков только один мужчина может даровать прощение. Священник Чжоу Вэньмо. Инспектор Хан, как всегда, на несколько шагов впереди тебя. Учись думать быстрее.

Кён что-то колюче ответил, но я уже не слушала. Мысли унеслись вдаль, по коже мороз пробежал от того, что я только что узнала. Неужели смерти госпожи О и ученого Ана как-то связаны с самым разыскиваемым преступником королевства, католическим священником?

Почему это дело становится все запутаннее, все сложнее? Почему никак не становится проще?

В этот момент соломенная циновка сбилась и я увидела устремленный в небо невидящий взгляд ученого Ана. Я вдруг осознала, что никогда не забуду это серое лицо.

* * *

Днем похолодало, так что старшая служанка велела мне растопить в главном павильоне ондоль – теплый пол, обогревавший помещение. Она вела себя так обыденно, как будто утром совершенно ничего не произошло. Как будто я не срезала с балки повешенный труп.

Между полом ханока и землей было небольшое пространство с очагом. Присев на корточки, я разожгла огонь. При должном уровне пламени горячий дым расходился по подземным туннелям, нагревая каменные плиты под полом и заодно воздух в комнатах. Я раздувала огонь веером, и дерево громко потрескивало в окружавшей меня тишине. Тишине, столь для меня сейчас нежеланной. На ум то и дело приходил висящий труп с затуманенными глазами; он как будто глядел прямо на меня и спрашивал: Кто убил меня? За что?

От мыслей меня отвлек далекий звук голосов под дождем.