Молчание (ЛП)

Как я себя чувствую в последнее время? К черту осторожность. Желание выплеснуть на нее всю силу своего желания — это фантазия с оттенком насилия, в которой я доминирую над ней, шлепаю ее, пока она не перестанет видеть.

Я владею всеми ее отверстиями, независимо от того, зашла она так далеко или нет.

Не то, чтобы сохранение дистанции имело значение. Никогда не было раньше, так почему бы и сейчас?

Она все еще преследует меня. Пытается проникнуть глубже.

Как сегодня.

Я потерялся в очередном сне; кажется, я осознаю это даже тогда, когда сон начинается. На этот раз я нахожусь в тронном зале со сводчатым потолком, пересекающимися арками и витражными окнами. Он превращен в гротескную версию самого себя, по сверкающему полу разбросаны лепестки мертвых цветов.

В центре, перед низким помостом, на котором стоят троны, на коленях среди десятков белых горящих свечей стоит безликая женщина. Юбка ее черного платья развевается вокруг нее. Наклонив голову набок, она держит руки перед собой, предлагая мне череп детеныша оленя.

Мерцающий свет свечей отражается от золотых спиралевидных рогов. Рога, которые щекочут какую-то часть моего сознания, как будто я уже видел их раньше.

В тот момент, когда я открываю рот, чтобы назвать ее имя, пейзаж меняется в вихре. Вдруг все заволокло туманом, голубое небо, и больше ничего не видно.

Почти неразборчивый шепот на ветру.

— Обсидиан…

Она позади меня.

Я резко разворачиваюсь, сердце бьется от яростного голода. Она стоит вдалеке, одетая во все черное. Позади нее под углом возвышаются два деревянных шипа. Ветер развевает ее черные волосы у лица — перед этими черными глазами, сверкающими от вожделения.

— Обсидиан, — снова зовет она, но ее губы не двигаются, чтобы она могла это произнести.

Я протягиваю к ней руку.

— Калам…

Снова этот цветовой вихрь, и снова все меняется. На этот раз мы снова в ее комнате, и она ползет ко мне по кровати, верхняя часть ее лица скрыта кружевной маской. Она засовывает один палец в этот сладкий рот, беззвучно зовя меня снова.

— Обсидиан.

В бешенстве я ныряю, чтобы дотянуться до нее, но она исчезает в тонких клубах дыма.

— Мать твою, Каламити. Я сдаюсь, ясно? Я сдаюсь. Вернись!

Затем я снова оказываюсь в катакомбах, глубже, чем когда-либо, где камень уже не черный, а выветренный, состаренный бежевый. Древние узоры, вырезанные на колоннах и арках, все еще сохраняют часть своего яркого цвета, несмотря на прошедшее время.

Пьедестал в футах от меня.

За ним — двери.

Мимо меня проносится призрак — женщина в красной вуали. Когда я поворачиваюсь к ней, воздух вокруг нее пузырится, как будто она стоит под водой. Ее шишковатая, примитивная корона отсутствует. Ее лицо скрыто, но две руки, которые она протягивает в мольбе, бледны как бумага.

— Каждый ответ, который ты ищешь, находится в тебе. Там. Повсюду в этих стенах. В нашей истории… в этом лице.

Вуаль откинута, обнажая ее лицо…

Лицо Каламити, погруженное в воду, глаза светятся огненно-красным, волосы струятся вокруг нее, как демонические усики…

Мои глаза открываются от шока. Я проснулся. Дыхание сбилось, и я снова столкнулся с этим адским, черным коридором. Проход в катакомбы, с его темными, резными стенами.

Я уже собираюсь дематериализоваться обратно в свою комнату, когда в десятках ярдов от меня в золотом вихре появляется Каламити. Ее платье — всего лишь лоскутное одеяние из прозрачной золотой марли, корона на голове крошечная по сравнению с ее обычными коронами. На тонких изящных нитях по волосам струятся золотые капли, так похожие на пули. Вокруг ее головы, как нимб, круг из хрустальных листьев, а на ободке прикреплены крошечные золотые звезды.

Это самая странная и футуристическая корона, которую я когда-либо видел на королевской особе этого царства.

Ее темные глаза обведены голубым, а под веками нарисованы две маленькие черные слезинки.

Она смотрит на меня с безмолвной тоской.

Обвиняюще.

Я хочу ее больше всего на свете, изнываю от желания, но не могу получить ее. Не могу.

Каламити делает шаг вперед, открывая рот, чтобы заговорить.

Резко дернув головой, я отшатываюсь от нее, от этого существа, которое так мучает меня.

В ее глазах вспыхивает гнев и почти тревожная боль.

Она дематериализуется передо мной, оставляя меня здесь, растерянного и трясущегося от физической боли.

И это физическая боль. Почти как болезнь.

Что, черт возьми, со мной происходит? Я возвращаюсь в свою комнату и провожу рукой по лбу. Она покрыта светло-розовой кровью.

Проходит еще три дня, прежде чем я понимаю то, что должно было стать очевидным для меня задолго до этого.

Каламити уважает мои желания и держится от меня на расстоянии, пересекаясь со мной только во время военных или общественных мероприятий.

Это единичные случаи, когда она говорит со мной, отдавая своему "дяде" обычное приветствие.

Как и раньше.