Молчание пирамид

Внутри пирамида имела только одно помещение, размером с теннисный корт, замощенный гранитными плитами, на которые была нанесена разметка, напоминающая карту звездного неба. Посередине, на постаменте, стояло нечто, огороженное с трех сторон коваными решетками, как потом выяснилось, — ложе, единственное в лечебнице койко-место: кажется в этой стране пирамид существовал восточный культ возлежания. Ни стульев, ни скамеек, ни столов, будто вся жизнь обитателей проходила на кровати. Правда, с наклонных стен и из центра пирамиды на длинных шнурах свисали разнокалиберные деревянные птицы с распущенными хвостами и крыльями, кажется, хищники — то ли украшение, то ли ритуальные принадлежности.

Монахиня возвела Самохина на постамент, указала на ложе и ушла. Несмотря на диковинную обстановку с птицами, постель была вполне цивильная, с толстой махровой простыней, пуховым одеялом и множеством больших и малых подушек, и от всего этого несло стерильностью. После дороги, пыли, жары и пота сначала бы в баньку сводили, но тут, видно, были иные нравы…

Поболтавшись по пирамиде, Самохин достал телефон — связи не было, вероятно, экранировали стены. Он вышел к озеру и шкала уровня чуть расширилась, однако сигнал не проходил и срывался. Возможно, тут и в самом деле связь была неустойчивой, и следовало найти место, где четко улавливалась волна. Конечно, хорошо было бы забраться на пирамиду!..

Прогулочным шагом туриста он прошел по брусчатке в один конец городка, часто поглядывая на экран телефона, потом в другой: было полное ощущение, что в Тартаре никто не живет — стерильный песок, глухая и пустынная тишина, в том числе и в эфире. Однако возле каждой пирамиды следы присутствия человека все-таки были в виде расплывшихся отпечатков деревянных сандалий, значит, люди когда-то выходили из этих склепов. Во многих был открыт вход и на ступенях белел песок, принесенный на ногах. Сильнее всего было натоптано возле подземного арочного входа в центральную, возвышающуюся над другими, как пирамида Хеопса.

Постояв возле строительных площадок — негромко переговаривающиеся между собой рабы при появлении Самохина тоже замолчали — он направился к пирамиде, что стояла на отшибе, среди невысоких сосен, растущих прямо из песка. С виду она была такая же, как остальные, только облицована не гранитом, как вначале показалось, а искристым, розоватым таганаитом — редким поделочным камнем, основные запасы которого были на Урале в виде целой горы Таганай и еще где-то в Индии. Этот загадочный камень довольно часто использовали целители, связывая его происхождение и свойства с божественной волей.

И еще вокруг пирамиды из таганаита не было ни единого следа, и едва Самохин приблизился к закрытому плитой входу, как будто из-под земли возник человек в трико песочного цвета и такой же маске. По его позе и движению, это был охранник, хотя и безоружный. Он встал на пути, как фашист, расставив ноги и заложив руки назад.

— Что, сюда нельзя? — мирно спросил Самохин. Тот, словно лев, сделал два угрожающих шага навстречу и встал, показывая, что не пропустит.

Только что хвостом по песку не стучал…

— Нельзя, так нельзя… — Самохин обошел пирамиду стороной и оказался в лесу, где вместо песка под ногами зашуршал мох.

Наружной охраны не было даже возле пирамиды самозванца…

Может, настоящий Ящер тут и сидит? Вернее, возлежит?..

Если его при Сталине держали в шарашке, где он писал прогнозы, то почему бы лжепророку не создать свою шарашку в виде Ордена Молчащих, где в пирамидах, уже вроде бы вольные, живут какие-нибудь аналитики, когда-то оказавшиеся невостребованными и выброшенными на улицу, и сочиняют будущее…

С этими мыслями Самохин сделал по лесу большой круг — ни наблюдения, ни охраны, даже боль в желудке вроде бы стихла. Хотел пройти берегом озера и где-нибудь искупаться в укромном месте, но увидел монахиню, бегущую ему наперерез.

Подняли тревогу…

— Я здесь, сестрица! — он помахал рукой. Увидев исчезнувшего пациента, она перешла на шаг, напустила на себя спокойствие и приблизилась уже полная достоинства: оказывается, и непробиваемые, молчащие люди волнуются.

— А у вас имя есть? — спросил Самохин, разглядывая монахиню. — Если не можете сказать — напишите на песке.

Даже не взглянув, она пошла вперед и сделала знак идти за ней.

— Ладно, — сказал он. — Буду звать сестрой. Не обидитесь?

В лечебнице возле ложа, уже стоял железный, кованный стол, на котором было что-то накрыто медицинской клеенкой. Монахиня отвернула ее, тщательно вымыла руки в тазу, после чего, без всякой подготовки и знаков, молча начала стягивать с него пиджак.

— Я сам, — воспротивился он. — Рубашку тоже? Пока раздевался, она сняла с решетки треугольный кусок зеленой ткани, которую Самохин принял за занавеску, и встала с ней напротив, как с пеленкой.

— Что, и брюки снимать? Она кивнула.

— Понимаю, сестрица, — попробовал пошутить. — Но у меня желудок болит…

Невозмутимая, с аскетичным лицом, монахиня ждала, раскинув перед собой ткань.