Молчание в подарок

Привал чуть продлили, чтобы налюбоваться первым солнцем. Через четверть часа оно полностью скрылось за горизонтом, оставив в небе долгую вечернюю зарю.

Нарты поставили на полозья, и экспедиция двинулась, держа направление на мыс Блоссом, на погребенное подо льдом и снегом моржовое лежбище. Где-то на подступах к нему должна быть избушка.

Павлов пристально всматривался в густеющую тьму, стараясь не пропустить домик. Правда, Ыттувги уверял, что точно знает его местоположение, но зимний пейзаж часто обманывает глаза, и иной раз долго приходится блуждать по снежной равнине. Однообразие белизны, пусть даже окрашенной зарей и свечением неба, превращает какой-нибудь камешек в человеческую фигуру, в одинокую ярангу… В детстве, когда Михаил Павлов учился управлять упряжкой у деда Паата, на коротком пути от Уэлена до Кэнискуна чего только не померещится! Тогда возили уголь в мешках, и выпавшие на снег черные угольки казались оленями, волками, ярангами, людьми и даже стойбищами, если просыпалась целая горсть… Трудное было время, военное, холодное и голодное, хоть война шла за десять с лишним тысяч километров от этих берегов.

Глянув на торчащую из-под снега трубу и краешек крыши, Павлов понял, что здесь большого уюта не жди: домик, может, забит снегом и внутри.

Достали лопаты и принялись откапывать дверь.

Она была хорошо и ладно пригнана. В железной скобе вместо замка торчал кусок гладко оструганной палки. Павлов вынул палочку и потянул дверь на себя. Она с трудом открылась, впуская путника в небольшой тамбур. К радости всех, снега в тамбуре почти не было, и следующая дверь в комнату, высоко поднятая над земляным полом и обитая оленьими шкурами, довольно легко открывалась.

Из комнаты пахнуло долгой нежилью и еще чем-то знакомым, но непонятным.

Павлов зажег спичку и при свете короткого и тусклого пламени успел разглядеть то, что его поразило и заставило тут же зажечь вторую спичку: все стены небольшой комнатушки были сверху донизу заполнены аккуратно расставленными на стеллажах книгами!

— Какомэй! — воскликнул Кантухман. — Академия наук.

— Ты смотри! — прищелкивал языком Малышев, проходя с зажженной спичкой вдоль рядов слегка заиндевелых корешков. — Вот это богатство! Вот почитаем! Да тут можно годами жить и не скучать!

На столе стояла керосиновая лампа с тщательно протертым стеклом. Стылый фитиль долго не зажигался. Но когда комната осветилась устойчивым и ярким светом, Павлову показалось, что он попал в сказку.

Не раздеваясь, позабыв о том, что надо первым делом устроить собак, почистить трубу и разжечь печку, путники с лампой в руке обошли всю комнатку, высвечивая чуть припорошенные инеем названия книг: Норденшельд «Плавание на «Веге», Визе «Моря Советской Арктики», пятитомник Руаля Амундсена, выпущенный еще до войны издательством Главсевморпути, комплект магаданского альманаха «На Севере Дальнем» и еще одна редкость — подшивка журнала «Советская Арктика»…

Откуда же этакое богатство? Романы, повести, стихотворные сборники… Кто же собрал эту удивительную библиотеку? Здесь, казалось, было все, что могло насытить любопытство каждого: художественная литература, история исследования Советской Арктики, мемуары полярных исследователей, философия и даже научная фантастика, которую Михаил Павлов не любил за то, что авторы этих произведений укрывали тундру пластмассовым колпаком и всячески «утепляли» Арктику. В комнатке лишь слышались вздохи и возгласы восхищения.

— Ты знал об этом? — Павлов кивнул на книжные полки и спросил Ыттувги.

— Знал. Первые книги здесь появились еще во времена Георгия Ушакова. Потом каждый человек, который приезжал, оставлял книги. Так мне рассказывал отец. Метеостанция открывается только с началом навигации. На зиму ее консервируют. Каждый год новый человек приезжает. И оставляет свои книги.

С трудом оторвавшись от полок с книгами, затопили печку, поставили чайник, кастрюлю со льдом, чтобы согреть воду и сварить пельмени.

Когда хозяйственные дела были закончены и на деревянных топчанах расстелили оленьи шкуры и спальные мешки, Павлов снова вернулся к книжным полкам.

Тесно прижавшись, стояли в ряд шесть томов довоенного академического собрания сочинений Александра Сергеевича Пушкина. Павлов вынул один из них, разлепил промерзшие, покрытые инеем страницы и прочитал щемящие строчки, такие знакомые, сразу же вернувшие Михаила Павлова на много лет назад. Эти стихи Миша впервые прочитал в чукотской школе в Уэлене, едва владея своим родным русским языком.