Молчание желтого песка. Смерть толкача

— Насчет того, чтобы всё вернуть назад… Нет. С моими инстинктами всё было в порядке, когда ко мне пришел Гарри. Он не намеревался убивать меня. Предположим, я стал чуть медлительнее. Однако вполне возможно, что я стал достаточно старым и мудрым, чтобы не попадать в такие ситуации, когда необходима быстрота реакции. И я твердо знаю, что в будущем, как уже не раз случалось, удача может отвернуться от меня. И когда удача покинет меня, я собираюсь сделать всё, чтобы вернуть её. Я хорошо знаю, что в конечном счете главное — то ощущение, которое возникает, когда сам творишь свою удачу. Тогда-то я и чувствую себя по-настоящему живым. Во всех смыслах. Это совсем не обязательно должна была быть Джиллиан. Я могу выбрать по-настоящему богатую леди и уйти на покой. И до конца жизни выступать в качестве жеребца. Но есть влечение, от которого я не могу избавиться: острое, ни с чем не сравнимое ощущение близости смерти, её вкуса и запаха. Если бы я точно знал, что всегда выйду из схватки победителем, в этом не было бы никакого интереса.

Мейер долго обдумывал мои слова, а потом почти так же долго обдумывал свой следующий ход. Наконец он сказал:

— Когда возникают сомнения, нужно укрыться в замке. — И он передвинул своего короля в угол. — Трэвис, я очень рад, что тебе удалось выцарапать для нас обоих удачу. Но…

— Но?

— С тобой что-то ещё не в порядке.

— Мне снятся отвратительные вещи. Я почти полностью сумел восстановить память. Собрал почти все рассыпавшиеся по полу карты и сложил их в нужном порядке. Но мне всё ещё снятся сны. Прошлой ночью я пошел покупать рубашку. Продавщица сказала, что она сшита на островах, а размеры там не соответствуют нашим, поэтому надо примерить. Я её надел, у неё была точно такая же расцветка, как у рубашки Лизы. Я сказал, что не хочу покупать эту рубашку, и тогда продавщица протянула руку и что-то прицепила мне на грудь. Раздался клацающий звук. Это была большая, круглая, белая штука, слишком тяжелая, чтобы удержаться на рубашке: тщательно отполированный череп. Поначалу мне показалось, что это череп какого-то хищника, такой зловещей была его усмешка. Но потом я понял, что это череп Лизы. Я стал уговаривать девушку снять череп, но она утверждала, что он продается в придачу к этой рубашке. И ни к какой другой. Только к этой. А потом я проснулся.

— Боже мой, — прошептал Мейер.

— Но обычно мне ничего не снится.

— Скажи спасибо.

— Ты собираешься дать мне шах слоном? Давай. Посмотрим, что из этого получится.

Как-то ближе к концу мая, в воскресенье, мы с Мейером сидели на пляже. Когда ветер стих, на солнце стало слишком жарко, и мы перешли на скамеечку в тени. Я наблюдал за двумя прелестными девушками, которые, смеясь и болтая, проходили мимо нас. Элегантные красотки. Незнакомки. Они прошли, едва затронув мою жизнь, они уходили из неё навсегда, и я никогда не узнаю их и не коснусь ни их, ни двух, ни десяти миллионов их грациозных сестер.

— Мейер, ты сможешь проявить терпение?

— Я что, часто бываю нетерпеливым?

— Всё началось со слов Рупа Дарби. Они определили некое состояние, что-то вроде перенасыщения женщинами. В чисто физиологическом смысле. Полное сексуальное истощение — до такого состояния, что кажется, будто никогда больше не захочешь видеть женщин.

Все мои любовные приключения были до Гренады — целую жизнь назад.

— Так. Значит, у тебя произошло перенасыщение женщинами.

— О Господи, нет. Эти две девушки, которые только что прошли мимо, вызвали у меня нормальную реакцию. С моими физическими кондициями всё в порядке. Нет Мейер, я чувствую усталость и неуверенность в себе на каком-то ином уровне. Перспектива оказаться в постели с женщиной не вызывает у меня никакого энтузиазма.

— В каком смысле?

— Все, во что я верил, когда речь шла о физической любви, кажется мне сейчас каким-то затхлым и устаревшим. Я слышу себя разговаривающим со слишком многими из них. Тут должна быть привязанность, дорогая. Взаимное уважение, милая. Мы не должны причинять друг другу боль, и никому другому, тоже, моя хорошая. И каждый из нас должен уметь отдавать и брать, моя радость. Я обманывал их и себя. Я сочинил некое соглашение. И в самом конце этого соглашения, мелким шрифтом, были напечатаны слова чертовых гарантий. Мэри Диллон приняла это соглашение. Я не заставлял её. Я просто оставил его на видном месте. И она взяла его, насладилась содержимым, а потом вышла замуж за Гарри Бролла; теперь она похоронена где-то возле полосы прибоя под залитой бетоном дорожкой. Значит, что-то не так с этим мелким шрифтом или с выполнением гарантий, Мейер. Я просто не могу… не могу смириться с мыслью, что когда-нибудь снова услышу свой собственный искренний, мужественный, ласковый голос, повторяющий замшелые слова. Я никогда не причиню тебе боли, малышка, а просто хочу как следует трахнуть тебя и сделать более искренней и эмоционально здоровой женщиной.

— Трэвис, Трэвис. Может быть, всё дело в том, что воздух, которым мы дышим, загрязнен какими-нибудь новыми промышленными отходами.

— Приступ честности?