Молчащие псы

С вершины башни видно каждое селение, каждое имение и каждый город, а лучше всего – Варшаву, во всем ее величии, на первый взгляд совершенно похожую на другие столичные города, в которых на каждом шагу встречаешь красавиц, каждую всего лишь раз, как один-единственный случай, но каждая овладевает тобой, проходя мимо, и в этом заключается колдовство этого заносчивого мира больших господ. Рано утром каменные дома и дворцы незаметно стареют, а жизнь тащится настолько сонно, что даже святые в глубоких нишах костела при кладбище мечтают о чем-то, пускай даже гадком и несвежем, что могло бы разодрать эту посеревшую простынку. Только в полдень город просыпается словно похмельная невеста, потягивается и начинает работать выстраиваемое с момента коронации Станислава Августа реноме съезжего дома всей Польши и Европы. По мере ухода времени, под конец дня раскручивается карусель балов-маскарадов, пикников, званых обедов, выездов, балов, ансамблей, "вечеров", театров, шулерских малин, танцев, концертов, флиртов и чудесных интриг. Мир походит на громкую свадьбу, на которой все пользуются испорченностью отдающейся гостям невесты.

Правда – ни в одном ином городе того времени, за исключением, разве что, Неаполя и Петербурга, не соседствовали друг с другом столь непосредственно, самая изысканная роскошь и самая чудовищная нищета (трупы бедняков валялись на улицах так долго, пока их не убирали, за счет милостыни прохожих, самая бедная из бедных погребальная каста), только нищета является чем-то мало привлекательным, чтобы мы могли заниматься ею в этой книге. Давайте-ка вернемся к более забавным вещам.

Иностранцам, приезжающим в Варшаву в средине 60-х годов XVIII века, импонировала восхитительная свобода хозяев, наполненная доверенным, легким тоном, столь отличная от немецкой несгибаемости, итальянской скупости, французской пустоты и английской напыщенности, пропитанная сарматским темпераментом в забаве и ссоре, пониманием в напитках, богатством столов, гнущихся под самой богатой столовой посудой, умением танцоров и любовной сноровкой изысканных дам, не стесняемых какими-либо побочными склонностями при пересечении границ флирта. Достаточно сказать, что в ходе варшавского сезона семейной жизни просто не существовало; муж и жена проживали отдельно, не зная друг о друге, они встречались совершенно случайно на балах или в театре, ну а карнавал представлял собой истинный мораторий приличной жизни, он был отсрочкой вплоть до самого поста всяческих запретов, за исключением сексуального насилия и убийства. Париж сходил с ума от зависти[10].

Сегодня уже можно спокойно глядеть на те времена, и тогда можно отметить в эпохе упадка польского общества множество приятных сторон. Это был бы истинный рай, если бы не чрезвычайное размножение и распространение венерических заболеваний, называемых "варшавскими", скрупулезную статистику которых вел тогдашний знаменитый врач, доктор Фонтен, но разве мог бы удержать европейское первенство город, совершенно их лишенный? "Соотношение сифилиса к остальным заболеваниям составляет 6:10 – столь сильно распространено это повсюду царящее зло. Нет ни сословия, ни возраста, которые не были бы охвачены этой болезнью. На сотню рекрутов в Варшаве приходится восемьдесят с венерическими заболеваниями", - пишет посещающий сарматскую столицу Й. Кауш ("Nachrichten über Polen").

Станиславовская Варшава была знаменита и рекордным количеством пяти категорий проституток, начиная с дорогостоящих кокоток-содержанок (итальянок, француженок и немок, гораздо реже – полек), о которых шведский путешественник ностальгически писал, что они "даже мертвого могли бы вернуть к мужским занятиям своими губами". Их можно было видеть в роскошных экипажах в городе или на бал-маскарадах в Радзивилловском дворце, где сенсациями дня были выходки, заключающиеся в том, чтобы отбить мужчин от содержанок дамами из света. Потом шли девки, имевшие собственное жилье и изображавшие из себя замужних женщин или вдов, с целью повышения за счет этого цены. Потом шли падшие женщины, снимающие комнаты в домах горожан. И так дале, вплоть до сточной канавы. В это весьма сложно поверить, но нигде более не проживало столько безносых, ну а мужчины публично хвалились принимаемыми лекарствами. Вплоть до 1793 года, то есть до самой банковской и политической катастрофы, это сборище всяческих непристойностей ужасно привлекало европейских паразитов обоего пола (всяческих подозрительных графов, баронов и баронесс, художников, фокусников, шулеров, алхимиков, целителей и масонов, певиц, субреток et consortes), стремящихся в Варшаву и здесь погружающихся в надвислянское apres nous la deluge (после нас хоть потоп). Одним из первых в этом плане, в 1765 году, был знаменитый Джакомо Казанова, большой знаток женщин, который никогда не делил их на дам и проституток, впрочем, автор максимы для всех эпох: "В наши счастливые времена вовсе не нужны продажные девицы, раз мы встречаем столько подчинения у приличных женщин".