Читаем Молчащие псы полностью

Именно с этим человеком, который сыграет важную роль в драме пурпурного серебра, столкнулся в Варшаве шевалье де Сенгальт. Поначалу последнего обыграли в "Квиндичи" (Пятнадцать – (ит.)) и в "Макао". Очутившись на мели, Казанова воспользовался первым же случаем, чтобы обратиться за вспомоществованием к королю (он был с ним в хороших отношениях, благодаря рекомендательным письмам, которые привез с собой в Польшу). Случай представился во время обеда у королевской любовницы, пани Шмидт. В какой-то момент шевалье воспользовался знанием правил элегантных собраний и провозгласил "философическую" сентенцию из Горация:

- Нищий, который не навязывается к монарху, получит больше, чем настырный проситель.

На следующий день, во время мессы, ему незаметно передали рулон с двумя сотнями дукатов ("Только поблагодари Горация", - сказал Понятовский), и Казанова дал концертный показ игры в "Ландскнехта", игры, прозванной адским именем "Дьявольская", уголовно преследуемой во Франции уже во времена Людовика XIII. До него не дошло, что люди Томатиса позволили ему выиграть, ибо такой получили приказ; Томатис и те, которые отдавали приказы уже ему, рассчитывали на то, что Казанова, выиграв состояние в карты, Польшу покинет. Но так не случилось - шевалье приехал сюда не только лишь за золотом и потому не намеревался говорить "пас".

В этот момент он сделался крепким орешком, так как его нельзя было попросту убить. Защищала его не сколько королевская протекция, на которую можно было бы махнуть рукой, сколько международная слава и факт, что уже в Гааге он выступал в качестве посла французского военного министра и сразу же военно-морского флота, герцога де Шуазеля, так что и сейчас мог быть агентом державного кормчего западной Европы. Поначалу даже считалось, что это имеет какую-т связь с попытками Понятовского установить сотрудничество с Францией, но весьма скоро оказалось, что Казанова играет другую, гораздо более опасную игру. Задача исключения его из этой игры была возложена на Томатиса, а его оружием были карты.

В последний день января 1766 года оба господина встретились на костюмированном балу во Дворце Коссовских. Это был великолепный дом, вечно наполненный слугами, музыкантами и гостями, профессиональных картежников среди которых имелся целый легион. В тот день сливки общества Варшавы, с участием всех зарубежных послов, их любовниц, а так же самого короля, развлекались от души до самого рассвета, и не только лишь танцами. Но как раз во время танцев случился небольшой инцидент, отмеченный немногими, но для нас настолько существенный, что мы никак не можем пропустить его. После окончания менуэта Томатис шепнул несколько слов придворному кассиру, Генрику Бастиану, который передал эти слова в ухо приятелю монарха, Ксаверию Браницкому. Тот незамедлительно отыскал Казанову и с вызовом произнес:

- Шевалье, вы смеялись, когда я танцевал!

Джакомо, которого застали врасплох, удивленно глянул на него и ответил:

- Синьор генерал, я смеюсь настолько часто, что если бы желал танцевать лишь тогда, когда не смеюсь, мне пришлось бы танцевать исключительно на похоронах своих друзей.

- Шевалье, либо вы передо мной немедленно извинитесь, либо завтра я станцую на ваших похоронах! – предупредил его Браницкий. – Даже если я танцую неважно, дерусь хорошо!

- В этом случае вам совет: всегда сражайтесь, но никогда не танцуйте! – посоветовал ему рассерженный Казанова.

В этот момент к ним подошел король и прервал ссору:

- Господа, я запрещаю вам ссориться! Клянусь, что за дуэль посажу обоих в маршальскую башню на хлеб и на воду до самого конца карнавала!

На этом завершился краткий обмен словами между двумя галантными кавалерами, ни один из которых не уступал другому в искусстве остроумных выпадов, что было тогда одним из обязательных умений и даже мод; недостаток образования, денег и красоты менее позорили, чем отсутствие щегольства в словесном фехтовании, и только лишь импотенция да супружеская верность считались более ужасным недостатком. Золотая брошка той моды, популярная тогда светская игра "Un bureau d'esprit" (бюро остроумия) представляла собой истинную школу саркастичного языка.

Помимо короля, столкновение заметил еще один человек, чемпион в уже упомянутом искусстве ранить словом, любимый паж короля, Туркул, который с самого начала маскарада не спускал глаз с Томатиса. И только лишь он один всю эту сцену хорошенько запомнил.

В три часа ночи компания решила сыграть в "аполлоновского оракула", и монарх отослал Туркула, чтобы тот переоделся Аполлоном, тем временем, подстрекаемый собеседниками, сам рассказывал о последней проказе этого "юноши проворного характера, живого, будто электрическая искра, ну а уж озорством превышающий кого угодно". Все смеялись до боли в животах, да ведь и было отчего:

Перейти на страницу:

Похожие книги