Прошивающая черепную коробку боль, неспеша вытягивала меня из беспросветной дремоты; по-матерински гладила по голове, но тут же приходила в ярость и вонзалась острыми когтями в нервные сплетения. Меня прожигало. В секунды агонии бессильное сердце прекращало свой ход, прерывалось дыхание, но открыть глаза не получалось, словно их залили клеем. Младший брат смерти – сон – для меня стал вроде спасительного местечка, где я могу чувствовать себя в безопасности.
Во рту пересохло так, что язык намертво прилип к нёбу, губа треснула в середине. Мне приходилось бороться со странным желанием сжать челюсть, создаваемый скрип на зубах был дьявольски отвратителен. В пазухах застыла химическая вонь. Казалось, будто бы я надышалась чистящими средствами и сожгла носоглотку. Воздух был пропитан фантомной гарью, но я понимала, что это не так.
Полная дезориентация. Пугающая амнезия. Хрипы в груди. И, очередной удар боли, который заставил собрать в кулаках мягкую материю. Вскрикнув, я подскочила на месте. Моя ладонь прилипла к простыне, оставив на ней влажный след от сукровицы; небольшой участок кожи попросту отсутствовал, словно я сточила её об наждачку. Стало дурно, не по себе.
Когда глаза привыкли к темноте, мне удалось разобрать комнату Яна, а доносящиеся с первого этажа крики гуляющей молодежи в очередной раз доказали, что стены дома я не покидала. Изменилось только положение – меня перенесли на кровать и накрыли плотным одеялом. Волосы и одежда были мокрыми, но не от духоты. Куртка и шапка лежали на полу, рядом стояла полупустая стеклянная тара. Телефон разрядился, как и нервная система в целом. Меня накрыла неконтролируемая паника.
Слабые ноги коснулись пола, но удержать равновесие не удалось. Упав на ковер, я по глупости выставила ладони, дабы смягчить падение, а сделала только хуже. Из глаз водопадом покатились слёзы и, странная штука, я не чувствовала их на лице и губах. Минутное отчаяние сменилось приливом необъяснимой злости. Такая резкая смена настроения была мне в новинку. Это пугало, раздражало, но прибавило сил.
За дверью послышались шаги, и я, как тот раненный зверёк, метнулась на яркий свет, а когда на пороге выросла знакомая тёмная фигура, то меня как будто подменили. На мгновение я стала самой счастливой. Руки обхватили талию, щека коснулась твёрдой груди, думать логически сейчас не представлялось возможным.
– Ян, – всхлипнула я, надеясь на его защиту. Всеми силами прижимаясь к нему, я чувствовала, как разгоняется его сердце, но парень не спешил с объятьями. Румянцев тяжело дышал и не двигался. Только когда я решила отстраниться, он привлёк меня к себе и обнял. Без какой-либо души, без капли тепла, но очень крепко.
– А ты живучая, – прошептал он мне в макушку. В ушах стоял гул, все слышалось неразборчиво, и я не придала брошенной фразе значения, только лишь плакала.
– Что случилось, Ян? Я ничего не помню. Мне так хреново и страшно, будто я сейчас умру. Внутри всё горит, но мне очень холодно. Скажи мне, что происходит?
Его рука скользнула по мокрой футболке.
– Тише, тише, голубка. Это нормально. Скоро пройдёт.
– Что пройдёт?
– Трясучка, отходняк, похмелье – называй это как хочешь, – его грудь затряслась. Подняв глаза, я заметила кривую ухмылку, которую старались припрятать, но выходило скудно. И тут меня обожгло.