Молчи о нас

Сжимаю челюсти, поворачивая наконец голову на дочку Ивана. Сегодня она без вчерашних стрелок. Не тронутое косметикой лицо выглядит даже еще соблазнительнее. Маша кажется такой юной, что я чувствую себя извращенцем. Но двадцать лет это уже не восемнадцать. И ее возраст очень хорошо виден в области груди, обтянутой белым топом, под которым ничего нет. Только тугие вершинки, натягивающие ткань. Злость на нее рождается откуда-то из глубины. Знает же как выглядит. Или нет? Маша может и не знать, что меня ломает только от одного взгляда на ее вздернутую грудь, тонкую шею, губы закрытые.

– Зачем, Маша? – спрашиваю в лоб. Пусть бы засмущалась и в комнату вернулась.

Но это же Маша. Она не делает то, что нужно.

– Потому что мне показалось, что тебе со мной тоже нравится находиться.

И в глаза смотрит снова с ожиданием. Прости, малыш, но по-другому никак.

– Тебе показалось.

Между точеных бровей пролегает складка, как будто Маша силится поверить в услышанное.

– Разве? Вчера в зале и сегодня на кухне. Мне не могло показаться.

– Показалось. Я тебя просто поддержал в сложную минуту.

– И сегодня на кухне тоже?

Зараза мелкая. Заметила все же.

– Маш, прекрати искать того, чего нет. На кухне мы просто разговаривали. И вчера в зале тоже. Ты была расстроена, я тебя поддержал. На этом всё.

Синие глаза так близко, что я снова вижу в них себя. Маша прищуривается, вклинивается мне в голову, буравя взглядом. Губы мягкие слегка открываются, буквально перетаскивая мое внимание на себя.

Машка, ну почему ты не обычная девчонка из какого-нибудь бара? Тогда все было бы гораздо проще.

Хотя нет, сам знаю, что не было бы.

– Показалось, значит?

Спрашивает, как будто у себя. А потом делает то, чего я никак не ожидаю.

Наклоняется вперед и касается своими губами моих. Меня как будто в этот момент на раскаленную сковороду опускают прямо в кипящее масло. Каждая клетка на атомы взрывается. Влажные губы приоткрываются, снося мой пульс с размеренного биения. Резко выбрасываю сигарету и отстраняю ее, схватив за плечи.

– Ты что творишь? – рычу озлобленно.

Чертова Ева в райском саду со своим яблочным запахом, поселившемся на моих губах, дымом проевшем легкие и впитавшемся в кровоток.

– Хотела проверить показалось ли на самом деле.

– Проверила? – Держу ее на расстоянии, а самого уже трясет. Кровь нагрелась и мощным потоком несется по венам. Маша не отвечает. Только в глаза мне смотрит так, словно видит всего насквозь. – Я завтра уезжаю. Поэтому никакого смысла проверять не было.

Вот теперь Маша вздрагивает. Отшатывается назад, вынуждая разжать сомкнутые пальцы.

– Почему уезжаешь?

Из-за тебя же. Собирался еще как минимум дня три погостить, ведь даже еще не все вопросы с риелтором решил, но чем дольше длится эта пытка для Маши и испытание моей выдержки, тем страшнее становится. Это словно ходить по краю пропасти и не знать броситься в нее хочешь или оставаться наверху – в безопасности.

– Так надо, – отвечаю, наблюдая за тем, как Маша бледнеет на глазах.

– У тебя есть кто-то, да?

– При чем здесь это?

– Просто, – Маша несколько секунд смотрит вниз, будто собираясь с мыслями или еще с чем, а потом выстреливает в лоб, – просто ты мне понравился.

Это ее «понравился» почву под ногами выбивает. Не побоялась же, а! Я привык к банальным – хочу тебя, фальшивому и потерявшему истинную глубину «люблю». Но это «понравился» из уст Маши звучит так по-настоящему, что я на мгновение теряюсь, а потом злюсь по новой. Только на этот раз на себя.

– Маша, ты знаешь меня три дня, – рявкаю, вставая со ступеней.

– Достаточно, чтобы разобраться в своих чувствах, – Маша поднимается следом.

– Нет, не достаточно. Не надо делать из меня идола, или рыцаря, кого ты там себе придумала. Ты – дочка моего друга. Я не мог оставить тебя в беде. Помог чем смог. А ты придумала себе черти что. Ты же не знаешь ничего, кроме моего имени. Ни чем я живу, ни как провожу дни, ни в чем варюсь изо дня в день. Если бы ты узнала меня лучше, ты бы поняла, что я далеко не такой идеальный, как тебе хочется видеть. И жизнь моя не идеальная.

– Иногда хватает и пары минут, чтобы понять, что из себя представляет человек, – настаивает упрямая, – мне хватило того, как ты вчера смотрел на меня в зале. И сегодня на кухне. Так не смотрят на обычных знакомых.

– Маша, тебе лет сколько?

– Двадцать.

– А мне тридцать. У нас нет ничего общего, кроме твоих родителей, которых я глубоко уважаю и к которым испытываю самые теплые чувства.

Тело Маши напрягается, вытягиваясь по стойке смирно. Грудная клетка начинает вздыматься чаще, выдавая нервное состояние.

– Значит все-таки в этом причина, да? Я маленькая для тебя? – поднимает голос, припоминая мне мою вчерашнюю фразу.

– Маша, на тон ниже. Не думаю, что твоим родителям понравится тема нашего разговора, если они тебя услышат.

– Да плевать, – трясет головой так, что светлое облако волос по плечам взметается, заставляя меня сжать зубы. Синие глаза темнеют, – Скажи мне. Я же не глупая! Вижу, как ты смотришь на меня!