Мольер

«Ему прочла поэм я ваших тьму,
И ни одна из них не нравится ему».

А ведь во втором явлении третьего действия, когда Триссотен просит Филаминту прочитать свои стихи, она отвечает:

«Нет у меня стихов, но вот теперь как раз
План Академии я нашей написала.
Хотите, глав шесть-семь я вам прочту сначала?»

Мольер просто забыл об этом…

Затем Арманда пробует попытать счастья с Клитандром, вернуть его, и, разыгрывая свою последнюю карту, доходит до того, что предлагает ему себя — изящным языком, но, по существу, совершенно непристойно:

«Что ж, если, не придав моим словам цены,
Желанья грубые насытить вы должны,
Раз могут сохранить в вас верность без предела
Лишь узы плотские, одни лишь путы тела, —
Заставлю я мой дух, коль разрешит мне мать,
На это ради вас свое согласье дать».

Беседа Клитандра и Триссотена превращается в обмен колкостями, а Мольер пользуется этим случаем, чтобы еще раз обрушиться на пишущую братию:

«И каждый из троих несчастных этих ждет —
Раз напечатан он и втиснут в переплет, —
Что будут на него смотреть как на персону,
Что сможет он пером решать судьбу короны…»

Несколько неожиданный выпад — ведь исходит он, в конце концов, тоже от писателя. Но при более внимательном чтении становится ясно, что Мольер имеет в виду не настоящих писателей (то есть тех, чьи сочинения действительно самобытны и потому в какой-то мере обогащают культуру), а поденщиков пера, паразитов столь же самоуверенных, сколь бездарных, живущих как раз за счет подлинных творцов.

Вадиус мстит Триссотену, сообщая Филаминте, что его соперник домогается лишь ее богатства, а сама Генриетта ему вовсе на нужна. Он посылает Филаминте книги, в которых не поленился отметить места, украденные Триссотеном. В ответ на происки Вадиуса Филаминта немедленно решает, что свадьба состоится в тот же день. Не очень понятно, чем вызвана такая спешка, — ведь саму Филаминту эти нападки не задевают. Так же неясно, почему она непременно желает выдать за Триссотена Генриетту, тогда как другая ее дочь, Арманда, как будто тает от восхищения перед педантом. Объяснение можно искать в ее тяжелом нраве — если не в тупости и упрямстве.

Тем временем Кризаль приводит нотариуса, чтобы составить брачный контракт Генриетты и Клитандра. Появляется Филаминта, подталкивая вперед избранного ею жениха. Разгорается общая ссора.

Кризаль, на которого сыплются градом проклятия жены, готов уступить. Его спасает Арист. Он приносит два дурных известия: Филаминта проиграла процесс, а люди, которым Кризаль вверил свое состояние, обанкротились. Филаминта принимает несчастье стоически. Но у Триссотена иное отношение к делу. Эта возвышенная душа вовсе не стремится к браку с бесприданницей. Он откланивается и уходит, а Клитандр предлагает разделить то немногое, чем он владеет. Разумеется, новости оказываются ложными, и все кончается свадьбой. Кризаль может тешить себя мыслью, что одержал победу:

«Ну, сударь, делайте, что я вам предписал:
Составьте нам контракт, как я вам указал».

А ведь он едва не принес любимую дочь в жертву своей трусости.

XXXII НЕПРИЯТНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ И СУДЕБНЫЕ ДЕЛА

Введение

Ежегодный перерыв начинается на сей раз 5 апреля. Лагранж записывает, что за сезон 1671/72 года он получил 4233 ливра. Эта цифра свидетельствует о процветании труппы, которая, как мы помним, взяла на себя (правда, наполовину) расходы по перестройке Пале-Рояля. Актерам пришлось также сделать немалые затраты на постановку «Психеи» — всего она обошлась в 4359 ливров, включая сюда шелковые чулки для танцоров и музыкантов и вино, выпитое на репетициях… Кроме того, труппа выплатила особое вознаграждение своему «музыкальному руководителю». Но послушаем Лагранжа:

«Пока шла эта пьеса, господин де Бошан получил в вознаграждение 1100 ливров за балеты и музыку, не считая 11 ливров в день, которые труппа платила ему за то, что он отбивал такт музыки, а также занимался балетами».