Молево

– Почему церковь осуждает волхвование? Потому что Бог един, и нет других богов. Только Его духовная сила имеет своего рода «легитимность» для воздействия на мир, видимый и невидимый. Дерзость всяких иных духовных существ в подобных действиях является самоуправством и может вносить в мир лишь мешанину. Объяснение тому простое. Согласия нет меж этими всякими иными. Потому и мешанина, ведущая скорее к разрушению, чем к созиданию. Вот возьмём ангелов. Всяких. Они тоже обладают духовной силой, поскольку без неё попросту не выжить в духовной среде. Почему? Для сравнения можно взглянуть на всех обитателей земли. Они обязательно имеют физическую силу, поскольку иначе не выжить в земной, физической среде. Такое подобие. И ангелы используют свой потенциал только для собственных нужд по выживанию. А вовне они призваны проявлять исключительно Божественную волю, доносить её для других. На то они и ангелы. А использовать собственные силовые возможности вне себя они могут лишь тогда, когда Сам Бог это благословляет или попускает. Во всех остальных случаях, использование ими духовного потенциала вовне является преступлением. И поскольку даже ангелы рискуют оказаться преступниками, волхвам и подавно грозит стать таковыми. Их-то Бог не благословлял и не попускал.

– Что ж, ваша мысль о преступлении ясна. О духовном. Да о любом. Потому что здесь примешано право. Некое существо наделяет себя правом. А право отнимает свободу. – Отец Георгий слегка сощурил глаза. – Право сковывает. Ангеловы преступления нам известны. Это, конечно, в первую очередь касается Денницы, присвоившим себе право поступать как Бог. Вот его и постигла участь быть низвергнутым до низших чинов, вместе со всей его свитой. Более того, он, имея всякие иные обличия, должен быть скован до полной неволи. Оно и не может быть иначе, поскольку право действительно отнимает свободу. Сам отнял её у себя, сам себя сковал, так и нечего обижаться, если это сковывание достигнет предела.

– То, что право отнимает свободу, для меня что-то новенькое, – сказал архитектор, – надо бы осмыслить. Сковывает.

– Надо бы осмыслить, – поддакнул Анастасий.

– Для меня тоже, – согласился Священник, – эта мысль неожиданно явилась по ходу беседы. И вот почему. Потому что сравнение Божьих дел с человеческими, а я имею в виду сказанное вами о легитимности и, следовательно, монополии на духовную власть, не совсем, как говорится, корректно. Иначе говоря, сравнивать человека с Богом это ещё куда ни шло, а Бога сравнивать с человеком совершенно не годится. У Него есть абсолютный и свободный промысл, но никак не право на монополию, то право, что отнимает свободу. Если Бог придаст Себе право, то престанет быть Богом. То есть, выходит явная нестыковочка.

– Согласен, согласен, – архитектор медленно поднял плечи, почти прижимая их к щекам, и резко опустил, – но пусть это будет с моей стороны лишь для красного словца.

– Пусть. Да. Но если вы уже высказались, то и я позволю себе кое-что молвить по поводу происхождения преступлений. Но касательно лишь земного человека. Не ангела. Преступление на земле бывает только среди людей. В природе его не существует. Наверное, опять же из-за права. Его никто в ней не присваивает и не выдаёт. А человек склонен к преступлению, исходя из его творческого начала, как это не покажется странным. Творческого. Оно ведь основано на свободе. И когда свободная творческая личность обретает право, например, на бунтарство, наступает преступление вместе с лишением себя именно свободы. Хотя он этого может и не замечать, поскольку опьянён присутствием в себе права. Свобода здесь подразумевается в самом высоком смысле. – Священник пытливо глянул в глаза архитектора.

Тот ответил:

– Значит, человек, обладающий творческой свободой, скажем, я, больше склонен к преступлению, чем простой обыватель. – Он покосился на Анастасия.

– Да. Ведь творчество не может быть скованным человеческими правами и законами. Да и законами природы тоже. Оно обособляется от законов. Иначе это не творчество, а ремесло. И потом, речь идёт о преступлении по осознанной собственной воле творческого человека. А когда кто-то преступает по воле чужой, то есть, под давлением или по науськиванию или по соблазну, тогда творчество совсем не при чём, поскольку изначально тут отсутствует свобода.

Архитектор немного помолчал, а затем широко улыбнулся и сказал:

– Похоже, что наши с вами мысли не противоречат друг другу, а дополняют. В творческой деятельности необходимо иметь высокий уровень нравственности. Однако мы забыли о наказании.

– Хе-хе. О наказании-то всегда легко забывается, – вставился Анастасий.

– И то верно. А я полагаю, что, совершая преступление, человек тут же получает наказание в виде лишения свободы. Он только не сразу осознаёт полученное, – архитектор вопросительно глянул на Анастасия.

– Или потерянное? – предположил тот.

– Да, да, да. Ведь было сказано о лишении свободы в высшем её значении. И это наказание почти не ощущается, оно для многих людей совсем незаметное. Потому что оно вовсе не похоже на муки совести.