Молёное дитятко (сборник)

Черного котенка принес приятель юности, фотограф, приехавший в гости, чтоб поснимать Тбилиси. Котенок валялся в Старом городе посередь улицы, то ли избитый, то ли перееханный машиной. И монотонно, безнадежно хрипел. Умирал. Когда фотограф стал складывать его в соломенную шляпу, котенок очнулся и завизжал, да так и визжал до самого дома, и дома не затих. Только ночью замолчал, то ли уснул, то ли умер. Но он выжил.

Фотограф, гостивший у Фаины, был мужик как мужик, выпивающий, сильно курящий и недавно из тюрьмы. В тюрьму он загремел, потому что решил подзаработать. В Советском Союзе надумали поменять старые дорожные знаки на международные. (Что-то непонятное стало в стране происходить, кто бы знал тогда, к чему.) Сделали быстро, поменяли. Но объяснять советскому народу, что новые знаки значат — начальники не озаботились. А фотограф позаботился о народе, достал редчайшее издание новых дорожных правил с толкованием всех знаков и размножил фотоспособом. Дал объявление в газетку, и посыпались на него заказы. За что его и посадили на четыре года.

В гостях у Фаины фотограф по лагерной непобедимой привычке курил лежа, как бывало на нарах, и окурки складировал в консервную банку, которую прятал глубоко под диван на черный день.

Через пару недель он уехал, а котенок остался. Он запомнил своего спасителя на всю жизнь. Запомнил его табачный, окурочный запах, как и неимоверную боль, пережитую из-за этого человека. Акт спасения как раз и стал для спасенного самым страшным воспоминанием…

Что и говорить, повезло Фаине с котиком. Черный и злой, как черт, задние ноги и хвост парализованы, есть из миски не может, а станешь кормить пипеткой, норовит укусить.

Фаина терпела, терпела… да и полюбила это чудовище.

Как раз в это время замечательная женщина Этери нашла для Фаины собачку, Тому.

Этери была «жена литературоведа, сама литературовед», так она сообщала новым знакомым, цитируя Беллу Ахмадулину. Она жила в Ваке, на улице Барнова, в большой квартире, забитой до потолка книгами и стопками толстых литературных журналов, доходящими до потолка. Только на кухне у нее было уютно, хотя и попросту.

По утрам на Барнова из кухонь солидных «сталинских» квартир пахло чудесно. На эти запахи собирались бродячие собаки. Они проживали (теперь бы сказали — бомжевали) в Ваке со всеми удобствами и, кажется, никому не мешали. Тамара была в своей лохматой стае царицей. Она происходила от двух или трех благородных пород. Улыбчивая морда, крупные уши торчком, пышный хвост и белая шкурка ей достались от прекрасного шпица и отчасти болонки. Ну а длинное, просто бесконечное тулово и короткие кривые ножки (как и тонкий ум), — от крупной таксы. Карие бархатные глаза мерцали живостью ума и веселостью характера, свойственными всем трем породам.

Этери была женщиной горячей и доброй до безрассудства. Она взялась опекать Фаю и двух ее девочек, Катю и Лизу. Когда у старшей, у Лизы, случился аппендицит, Этери немедленно позвонила всем знакомым, сообщая, что у русской женщины, вдовы, есть две дочки, так вот у старшей — аппендицит. Десятки людей отозвались с предложением помощи. Через два дня незнакомый молчаливый мужчина отвез девочку в клинику к лучшему детскому хирургу Грузии, и знаменитый батоно Симонишвили собственноручно сделал ей операцию… Лиза через неделю пошла в школу.

Вдруг через полгода звонит Этери. Рассказывает: у нее в подъезде повесили объявление, что всех бродячих собак через три дня будут отстреливать, рекомендовали сидеть тихо и не высовываться. Этери после инсульта и так на улицу не высовывалась. Но собаки, их же будут убивать!!. И вот она подумала, что парочку могла бы взять к себе Фаина с девочками, им веселее будет. Ну не пару, хотя бы одну. Тамару. Томочку. И немедленно. Пока не поздно.

На следующий день Фаина приехала в Ваке с длинным пояском от халата и еще с широким ремнем от старого замшевого плаща. Дворник уже заманил Тому в квартиру. Из пояса и ремня Фаина сделала подобие ошейника и поводка. И вот они с Этери заковали царицу Тамару в эти позорные оковы. Обе женщины волновались. Но Тома не стала вырываться, а ведь могла, и очень даже просто. Куда годились эти бабьи ремни-узелки. Смешно!..