Молёное дитятко (сборник)

Завуч глубоко вздохнула, а Гус с интересом рассматривал мальчика. Его кисти рук вот уж точно не были граблями. И в то же время, как лапы у совсем юного щенка крупной породы, они казались не по размеру, порядком были великоваты для второклассника… и третьеклассника. Пальцы длинные, нервные и сильные. Ногти, похоже, обкусаны… Николай Янович задумался невесть о чем.

— Ну так что, мне идти одеваться? — как-то неожиданно спросил Тимохис.

Завуч спохватилась, вспомнила про интернат.

— Иди-иди. И подожди меня у гардероба, — сказала она.

Когда мальчик вышел, она снова склонилась над Гусом:

— Удивительный случай, нельзя было не взять… — на этот раз голос ее звучал довольно растерянно. — Понимаете, в этой Губахе шахты, на одной был взрыв, даже по телевизору в новостях… — завуч торопилась все-все объяснить и сама себя перебивала, — у мальчика никого не осталось из взрослых, а он талант… ну, правда, необычный. И владелец шахты решил принять в нем участие…

— Хорошо-хорошо, — сжалился над завучем Гус. — Пусть занимается.

Она ушла вслед за Тимохисом. Николай Янович вспомнил о смуглой девочке, к которой относился особенно — она была особенно способной его ученицей. Учитель увидел, что девочка, уткнувшись в свои ноты, перелистывала их задом наперед. И сразу догадался: «Прикидывает, сможет ли сыграть своего Брамса от конца к началу…» И еще он подумал не без ехидства: «Ну вот, поздравляю вас, госпожа завуч, в школе начинается эпидемия игры на фортепиано шиворот-навыворот…»

Все это было в октябре. За полгода никаких внешних перемен в жизни школы или самого Гуса не произошло. И эпидемии имени Тимохиса не случилось. Ученики Николая Яновича даже попарно редко встречались в фортепианном классе, а все вместе собирались только на занятиях по сольфеджио или на хоре. Почти никто не узнал об «уникальных способностях» Тимохиса из Губахи и не пытался повторить его аттракцион, проделанный с Чайковским. Смуглая пятиклассница, может, и попробовала провернуть тот же фокус с Брамсом, но попытка была, видимо, неудачной и вообще осталась тайной… Девочка она была гордая. Она была… учитель знал, но вечно забывал неуклюжее немецко-латинистое слово[11], недавно стремительно вошедшее в разговорный язык — перси… еще чего-то и еще как-то…нистка. Николай Янович освоить слова не смог, точнее, не захотел смочь, но с некоторым изумлением наблюдал по телевизору, как какой-нибудь хозяин заводов, шахт, пароходов или министр культуры с гордостью, но, главное, без запинки называли себя этим перфе… фици… еще чего-то… Чудесная, талантливая и кудрявая девочка была как раз из этих несчастных «перфе…»

ПЛЮСКВАМПЕРФЕКТ! — вот что внезапно выпало из древних отложений в гусовских мозгах. Так называлось какое-то сложное немецкое время, то ли прошлое в будущем, то ли наоборот, будущее в прошлом… Он когда-то учил немецкий и выучил — на четверку в аттестате зрелости. «Вот!.. этих, жаждущих тотального совершенства, можно звать попросту плюсквамперфекционистами! Чего легче!» — сердито подумал Николай Янович.

Еще он подумал про Тимохиса.

Он про него вспоминал часто. Мальчик особенно-то не блистал, разве что очень быстро выучивал этюды Черни и прочие пьесы для второго класса. Вначале, то есть в октябре еще, для завуча и некоторых учителей выяснилось, что Тимохис был, как говорится, «неразвитый и запущенный». Гус такого рода выражений терпеть не мог, его самого однажды так аттестовали, вот тогда из его туманных глаз, возможно, и вылетело несколько молний в обидчика… Гус вспомнил: это была его теща. Она так шутила. Что-то по поводу его незнания правил поведения за столом. А он и не собирался их знать!.. Но ничего-то он теще не ответил, потому что очень, очень любил ее дочь…

С Тимохисом был случай особый. Как-то прослушав в его исполнении детский чудесный этюдик Шопена, Гус посмотрел на мальчика с тоской и спросил:

— Скажи, ты и Шопена можешь сыграть задом наперед?..

Тимохис кивнул.

— А зачем?.. — как бы удивился учитель.

Ученик молчал.

— Ты думаешь, все можно задом наперед? Все-все?..

Тимохис отвернулся. Николай Янович вздохнул. Но не сдался.

— Ну, ладно. Понимаешь, музыка как стихи. И то и другое — написано людьми и для людей. Все мы живем от начала к концу. И только так, в этом всеобщем направлении мы можем слышать, понимать и музыку, и поэзию, и друг друга… Порядок слов и порядок нот — это очень важно… Давай проверим. Ты какие-нибудь стихи знаешь? Хотя бы Лермонтова?.. Или другого автора, но чтоб стихотворение, настоящее… Прочти мне.

Тимохис как-то напрягся, потом вроде бы глубоко задумался, глядя, как всегда, в окно. И все-таки повернулся к учителю, мельком глянув ему в глаза, ускользая, отворачиваясь.

— Знаю. Про город Губаху.

Ответил и сразу прочел:

Город Губаха не Синяя птица,
В небо ему не взлететь!..
К парку Гагарина сердце приварено,
Здесь нам жить и петь.

Он снова вскользь посмотрел на Гуса и неожиданно, впервые попытался что-то объяснить: