«Молитва – главное дело в духовной жизни…» Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев)

Об особенностях валаамской традиции умного делания в 1935 г. замечательно писал Иван Шмелев, вспоминая поездку на остров 1895 г. в своей книге «Старый Валаам». Иван Шмелев сравнил Валаам до и после революции в России: «Суть осталась и доныне: светлый Валаам… Многое переменилось: и во мне, и – вне. Россия, православная Россия – где? какая?! Да и весь мир переменился… Валаам остался, уцелел… “Да светит миру”… Стал другой немножко… Но жив и ныне. Раньше – жил Россией, душой народной. Ныне – Россия не слышна, Россия не приходит, не приносит своих молитв, труда, копеек, умиленья. Но он стоит и ныне, Светлый. Его не разрушают, не оскверняют, не – взрывают. Суровая Финляндия к нему привыкла… Валаам чужим им не был: такой же, как и они – суровый, молчаливый, стойкий, крепкий, трудовой, – крестьянский. Валаам остался на своем граните… Как и св. Афон, Валаам, поныне, – светит. Афон – на юге, Валаам – на севере […] Он все такой же, светлый»[5].

Подмеченную писателем черту Старого Валаама в разной степени усвоил и каждый из валаамских старцев. От них как будто исходил свет. Всякий, удостоившийся пообщаться с валаамцами близко, подтверждал это. Не в буквальном, конечно, смысле это был свет. Но некая необыкновенная легкость, возвышенность духа, ясность, рассеивавшая все тучи в душе собеседника, все мрачные мысли. От старцев как будто исходил незримый свет, освещавший путь всем, ищущим утешения в бурях житейских и спасения души. В конце 1930-х гг. побывавший в гостях у схиигумена Иоанна в пустыньке на Предтеченском скиту Михаил Янсон[6] также подметил эту особенность: «Мала, темна и тесна пустынька, но светел, приветлив хозяин, привольно у него гостям»[7].

Зачастую писавшие письма схиигумену Иоанну были охвачены тревогой, подавлены непредвиденными обстоятельствами, отчаявшимися, и он простыми словами напоминал им о необходимости христианину быть «совершенно расположенным в волю Божию». «Господь по Своему благоустроению послал тебе некоторое изменение в твоей обычной жизни, – писал старец одной из своих духовных дочерей, – и ты упала духом и почувствовала себя никуда не годной, а в этом-то и состоит смирение»[8].

Покоряющая простота и безыскусность, так редко встречающиеся сегодня, в век всевозможных инноваций и суперпродуктивных технологий, были свойственны схиигумену Иоанну особенно. На Валаам в монахи шли в основном из крестьян – не все иноки имели даже начальное образование. В послужных списках братии практически обо всех насельниках записано: «В учебных заведениях не учился». В Финляндии, где каждый лютеранский священник обязан был иметь высшее образование, после провозглашения независимости некоторые финны, считавшие себя прогрессивно настроенными, требовали ликвидации находившихся в приграничной зоне русских монастырей, как проводников прорусского влияния и чуждого «просвещенной» Европе антиинтеллектуального духа.

Но именно за отсутствие привычного для высших слоев общества высокоумия русский эмигрант Иван Шмелев так полюбил валаамцев: «А эти монахи – сплошь простаки-крестьяне – знали неизмеримо больше меня, студента, в “делах земных”. А в “неземном”… – что уж тут говорить. Они постигли сердцем великую поэзию молитвы. Они знали каноны, акафисты, ирмосы, стихиры, какие-то – я не понимал, что это, – “кондаки”, “гласы”, “антифоны”, “катавасии”… Они как-то достигли тайны – объединить в душе, слить в себе нераздельно два разных мира – земное и небесное, и это “небесное” для них стало таким же близким, таким же почти своим, как видимость. Я тогда еще смутно чувствовал, что они неизмеримо богаче меня духовно, несмотря на мои “брошюрки” и “философии”»[9]. Исихия[10], связавшая воедино земное и небесное – составляла подлинное богатство Валаама. О материальном же обогащении там говорили: «Зачем нам здесь деньги? Все равно… нечего на них купить здесь. Только душой намаешься»[11].

«Для чего мы читаем молитву Иисусову? Чтобы, постоянно помня Господа и каясь в грехах, прийти в духовное умиротворение, внутреннее безмолвие и любовь к ближнему, и правде – тогда мы живем в Боге, Который есть любовь»[12], – учил схиигумен Иоанн. Как видим, любовь к ближнему и умиротворение были для валаамцев связаны с «правдой». Но это не было тем правдоискательством, которым так увлекались в России представители всех сословий. «Правда» для монаха – это прямая встреча с Богом еще здесь, в земной жизни. Молитва Иисусова соединяла в единое целое всего человека, разрозненные силы его души, помогала обрести целомудрие, и соединяла с Богом. Правда для валаамцев заключалась в том, что истину нельзя выдумать, – это не конструкция ума и не философская идея, и уж тем более никакая не идеология – это дар Божий людям. Истина либо есть, либо ее нет. И этот выбор каждый человек делал для себя сам. И от этого выбора зависело все в его жизни.