Молитва о Рейн (ЛП)

Я скрещиваю руки на груди и пытаюсь надуть губы, но это довольно трудно, когда он, как пятилетний ребенок, откручивает колпачок от пакетика с яблочным пюре.

– Чувак, – хихикаю я, – ты не ждешь апокалипсиса. Мы умрем через три дня, а ты сидишь здесь и беспокоишься о пяти группах продуктов.

Уэс застывает с пакетиком в дюйме от его приоткрытых губ:

– А кто такие «мы»?

– Эм, ты, я, – развожу руки в стороны и оглядываю, окружающую нас картину пустой свалки в парке, – все.

– Я не собираюсь умирать, – говорит Уэс, прежде чем обхватить губами горлышко пакетика.

Что-то в том, как он смотрит на меня, заставляет мои щеки пощипывать.

Я отшучиваюсь и щелкаю пальцами.

– Я так и знала, что ты лайфер! Знала! – Я сажусь напротив него и наклоняюсь вперед. – Итак, скажи мне, лайфер, если мы не умрем, то что, по-твоему, означают эти кошмары? Ты думаешь четыре всадника апокалипсиса появятся 23 апреля, чтобы заплести нам косички и поиграть в ладушки? – при упоминании косичек, я протягиваю руку и касаюсь того места, где должны были быть мои.

Упс. Их по-прежнему нет.

Уэс наклоняется вперед и тычет пальцем в мою сторону:

– Я же сказал тебе – я не гребаный лайфер. И не помню, чтобы говорил: «мы не умрем», а только, что я не собираюсь умирать. Мне неизвестно, что означает этот сон, и мне похуй. Скажу одно – я собираюсь выжить.

Протеиновый батончик попадает не в то горло. Уткнувшись ртом в локоть, я откашливаю арахисовое масло и смотрю на бредящего мужчину, сидящего напротив меня:

– Ты собираешься пережить апокалипсис?

Уэс лениво пожимает плечами, когда мягкий пакетик между его губами становится плоским.

– Как ты собираешься пережить то, о чем не имеешь никакого представления?

Еще одно пожатие плечами и новая обертка падает на землю.

– Я занимаюсь этим всю свою жизнь, – голос Уэса становится тише, но на этот раз его глаза не смотрят на меня, пока он говорит.

Что-то внутри сжимается от его признания, и я понижаю голос, чтобы он соответствовал настроению похитителя:

– Значит, ты, типа, сервайвелист*?

– Точно, – это слово звучит резко и твердо, как будто он не хочет говорить об этом.

Меня это вполне устраивает. Я эксперт в том, чтобы не говорить о дерьме. Или вообще иметь с ним дело, если только возможно этого избежать.

Я прислоняюсь спиной к перилам и вскрикиваю, когда те вещи, которые Уэс запихнул мне в майку, звякают, ударяясь о желтые металлические столбики. Уголок одной упаковки вонзается мне в позвоночник, а другой врезается прямо в попу через пижамные штаны:

– Ой! Черт! Больно!

В раздражении поворачиваюсь к ублюдку спиной и вытягиваю майку из штанов, позволяя всем его драгоценным припасам упасть ему на колени. Уэс тихо смеется, а я смотрю на него, повернув голову назад.

Большая ошибка.

Мужчина в гавайской рубашке улыбается, глядя на предметы, которые я только что вывалила на него, как будто это рождественское утро. Над его высокими скулами становятся особенно заметны длинные темные ресницы, прядь мягких каштановых волос выпала из-за уха, и единственное, что я хочу сделать, это забраться к нему на колени, чтобы он посмотрел на меня так же.

Но зеленоглазая модель этого не сделает, потому что, в отличие от фонарика, карманного ножа, пачки зажигалок и открывашки, – я – тот инструмент, который уже использовали. Уэс получил свою еду, и в любую минуту он выбросит меня, как все эти обертки, лежащие на земле под нами.

Позади Уэса, на другой стороне площадки мои глаза улавливают движение. Только что приехала пожилая пара, и каждый из них раскачивает маленького ребенка на качелях. Дети хихикают и дрыгают ногами, совершенно не обращая внимания на мусор и печальную обстановку вокруг них, но пустые, затуманенные взгляды их родителей довольно красноречивы: через три дня они будут смотреть, как умирают друг у друга на глазах, и единственное, что они могут сделать, – это оставаться под кайфом и стараться не плакать перед детьми.

Я отрываю взгляд от этих людей, чтобы не видеть их боль, но моя собственная начинает подниматься на поверхность. Каждый удар и пинок, который получила этим утром, дает о себе знать. Боль пронзает огнем кожу при мысли о том, что Уэс больше во мне не нуждается, и сейчас прогонит меня.

Каждая потеря, которую я перенесла, и все те, кого я знала, пытаются прорваться сквозь воздвигнутую в моей голове стену, желая напомнить о себе.

Хватаюсь за карман толстовки, отчаянно желая успокоиться, но он пуст. Конечно.

Потому что Уэс украл мои таблетки, чтобы купить эти чертовы продукты.

Отвернувшись, запускаю руки в свои растрепанные ветром волосы и пытаюсь успокоить дыхание, но не могу. Не могу дышать. Не могу просунуть пальцы сквозь спутанные пряди. И не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы позволить этому парню забрать единственную вещь, которая избавляла меня от боли. Единственную вещь, которая мне нужна. Дергаю себя волосы. Дышать еще тяжелее. Раскачиваюсь назад и вперед пытаясь успокоиться, но ничего не получается.

– Эй, ты в порядке?