Молитва о Рейн (ЛП)

– Я что-то не вижу здесь никаких прачечных, а ты? – Делаю ложное движение влево и хватаюсь за рубашку, когда она поворачивает вправо, но Рейн все еще не отпускает.

– Я могу постирать ее.

– Что? Когда твоя мама вернется с работы и впустит тебя?

Лицо Рейн бледнеет, и она отпускает мою рубашку.

Блять, я вовсе на собирался высмеивать ее.

– Да, – говорит она. Глаза смотрят в никуда и опускаются мне на грудь. – Когда моя мама вернется домой.

Дерьмо. Теперь она выглядит такой грустной и испуганной. Рейн снова запускает руку в волосы. Это не к добру. Эта сучка делает глупые вещи, когда начинает сходит с ума.

– Эй, – говорю я, пытаясь вывести ее из этого состояния, – ты хочешь есть?

Перекидываю рубашку через здоровое плечо и начинаю развязывать сумки с продуктами, свисающие с руля.

– Я видел домик на дереве у тебя во дворе. Нам следует поесть там, наверху...

– На случай, если собаки учуют запах еды, – заканчивает Рейн мою фразу с отсутствующим выражением лица.

– Нет, – ухмыляюсь я, держа сумки здоровой рукой и направляя мою девочку по траве высотой почти по колено, – другой, – потому что там наверняка полно постеров с Джастином Бибером. Он так чертовски привлекателен.

У Рейн вылетает хрюканье.

– О мой бог! – хихикает она. – Ты что, только что пошутил?

Приподнимаю бровь, глядя на нее, и продолжаю идти.

– Я бы никогда не стал шутить насчет Бибов.

Когда Рейн идет рядом со мной, хихикая над моей дурацкой шуткой, понимаю, что возможно, ошибался раньше. Я уже чувствую себя королем мира.

ГЛАВА

VII

Рейн

Я запихиваю все мысли о моей матери обратно в крепость под названием «Дерьмо, о котором никогда больше не буду думать, потому что все это не имеет значения, и мы все умрем», поднимаю подъемный мост и поджигаю эту гадину.

Осталось три дня.

Когда я забираюсь по лестнице наверх в свой шаткий старый домик на дереве, то осознаю, что на улице уже начинает темнеть.

Еще два с половиной дня.

Все, что мне нужно сделать – это не думать о ней еще два с половиной дня, и тогда больше никогда не придется о ней думать.

Я принимаю еще одну таблетку, пока жду, когда Уэс поднимется по лестнице, – просто чтобы быть уверенной, что это дерьмо останется крепко запертым.

Я забираю у него сумки, когда он перелезает через верхнюю ступень.

Домик на дереве не ахти какой – просто гниющая фанерная коробка с парой грязных кресел-мешков и старым бумбоксом внутри. Но, когда я была ребенком, это был: за́мок Золушки, пиратский корабль Джека Воробья и невидимый самолет Чудо-женщины – всё вместе взятое.

Потолок такой низкий, что Уэс даже не пытается встать – просто подползает к мягкому креслу и устраивается как у себя дома.

Красавчик вытягивает перед собой длинные ноги и скрещивает их в лодыжках, пока роется в пакетах с продуктами. Его ноги почти вылезают наружу. Это напоминает мне Алису в Стране чудес – когда она слишком быстро выросла и застряла в доме Белого Кролика.

– Ладно, – говорю я, плюхаясь на мягкий мешок рядом с ним, пока он сосредоточенно орудует чертовым консервным ножом, который сегодня уколол меня в спину, – у тебя там есть что-нибудь не похожее на собачий корм?

Уэс, не глядя, протягивает мне один из пакетиков.

Я вынимаю палочку вяленой говядины и жестом указываю ею на громоздкий приемник.

      – Слушай, а ты не хочешь послушать музыку? Я думаю, что у меня здесь есть старый мамин диск Тупака. Это, конечно, не Джастин Бибер, но…

Уэс ухмыляется моей шутке и кладет в рот кусок картофеля.

      – Береги батарейки. У нас не долго будет электричества.

Его утверждение тут же стирает улыбку с моего лица.

А, ну да. Апокалипсис. Супер!

Я смотрю на испачканную одежду Уэса, пока он вытаскивает пальцами куски говядины, моркови и картофеля из банки, как голодный енот; отмечаю грязные волосы, полное отсутствие личных вещей.

– Так… откуда ты? – Я делаю вид, что пытаюсь открыть пакет с вяленым мясом.

– Отсюда, – говорит Уэс, поглощая еду.

Я смеюсь:

– Ты совсем не отсюда. Я прожила здесь всю свою жизнь и никогда раньше тебя не видела.

Уэс бросает на меня взгляд, который говорит, что ему не нравится, когда его называют лжецом, а затем невозмутимо отвечает:

– Я жил здесь до девяти лет. А затем… переезжал с места на место.

– Правда? У тебя все еще есть здесь семья?

Уэс пожимает плечами и возвращается к своей баночной трапезе.

– Не знаешь? А у кого ты остановился? – Мясная колбаска по-прежнему не тронута.

Почему я так нервничаю, разговаривая с этим парнем? Он всего лишь парень. Возмужалый и мужественного телосложения. Ладно, он гребаный мужик, и я его не знаю. И у него есть пистолет. Но Уэс в настоящее время – мой единственный источник пищи.

– У тебя.

Подожди. Что?

– О нет. Ты не можешь остаться со мной. Ты что, блять, шутишь? Мои родители…

– Не там, – Уэс указывает на мой дом кусочком говядины, зажатым между большим и указательным пальцами. Затем он бросает его в рот и указывает на пол, – здесь.

– О, тогда ладно. – Я немного расслабляюсь, совсем чуть-чуть.

– А я не спрашивал разрешения, – бормочет Уэс с набитым ртом, доставая из банки морковку.

– А где твои родители? – интересуюсь я, все еще пытаясь собрать все кусочки воедино.