Молитва об Оуэне Мини

Но Оуэн Мини неумолимо продолжал показывать пальцем на дверь в глубине нефа, через которую уже вышли несколько прихожан, и родители Оуэна, подобно другой паре, изгнанной из известного сада, покинули церковь Христа, как им и было велено. Даже хор, запевший после отчаянных знаков викария свое торжественное «Вести ангельской внемли!», не сумел перебить впечатления, которое мистер и миссис Мини произвели на присутствующих своим беспрекословным подчинением сыну.

Викарий Виггин, теребя Библию обеими руками, пытался привлечь внимание жены; однако Роза Виггин словно окаменела. А викарий хотел, чтобы она погасила наконец этот злополучный «столп света», продолжавший ярко освещать разгневанного Иисуса Христа.

— ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА! — сказал Иосифу маленький Иисус. Хорош был бы Иосиф, посмей он не послушаться! Я взял Оуэна на руки. Мария Бет Бэйрд, естественно, тоже хотела подержать его — хотя бы вместе со мной. То ли ее обожание Младенца Христа еще усилилось от тычка под ребра, то ли Оуэну просто удалось поставить ее на место, ни на йоту не умерив ее пыл, — неизвестно; но она осталась рабыней, готовой исполнить любое его приказание. Итак, мы вдвоем подняли его с сена — негнущегося и громоздкого, как икона, так его туго запеленали.

Куда его нести, мы себе не совсем представляли. Путь назад, за алтарь — туда, откуда мы вошли в хлев и где нас не было видно зрителям, — перекрыла Роза Виггин.

Как обычно в моменты всеобщего замешательства, Младенец Христос взял все на себя. Он показал пальцем на центральный проход между скамейками, которым вышли его родители. Я сомневаюсь, что кто-то направил волов и осликов нам вслед, — они просто устремились на свежий воздух. Вскоре наша процессия по своей численности и мощи больше напоминала отряд на марше, и получилось, что третья строфа заключительного гимна возвестила о нашем выходе.

Младенца восславь, Младенца хвали!
На землю пришел Христос!
Он смерть победил, и сынам земли
Он вечную жизнь принес.

Все время, пока мы шли по центральному проходу, Роза Виггин освещала нас «столпом света»; какая сила заставляла ее делать это? Идти нам было некуда, кроме как на улицу, в снег и холод. Чтобы получше рассмотреть Младенца Христа, волы и ослики посрывали свои головы. В основном это были маленькие дети; некоторые, хоть и немногие, — даже меньше Оуэна. Они глядели на него с благоговейным трепетом. Пронизывающий ветер продувал Оуэна сквозь плотные слои пеленок; его голые руки порозовели, и он, поеживаясь, сложил их на своей цыплячьей груди. В кабине гранитного тягача сидели перепуганные мистер и миссис Мини и ждали своего сына. Мы вместе с Девой Марией внесли его в кабину. Из-за всех этих пеленок его пришлось положить поперек сиденья — ноги на колени отца — так, чтобы не мешать мистеру Мини управлять машиной, а голову и плечи — на колени миссис Мини, которая, по своему обыкновению, смотрела отчасти в окно, отчасти непонятно куда.

— ДА, КСТАТИ, НАСЧЕТ МОЕЙ ОДЕЖДЫ, — обратился ко мне Христос Господь. — ЗАБЕРИ ЕЕ И ОСТАВЬ ПОКА У СЕБЯ.

— Ну конечно, — заверил его я.

— ХОРОШО ВСЕ-ТАКИ, ЧТО НА МНЕ ОСТАЛСЯ ВЕЗУЧИЙ ШАРФ, — сказал мне Оуэн. — ПОЕХАЛИ ДОМОЙ! — приказал он своим родителям, и мистер Мини включил передачу.

Снегоуборочная машина свернула с Центральной улицы на Эллиот-стрит. Вообще-то в Грейвсенде принято уступать им дорогу, но сейчас даже снегоуборочная машина уступила дорогу Оуэну.

Торонто, 4 февраля 1987 года — в среду на утренней службе с евхаристией почти нет прихожан. Причащаться гораздо приятнее, когда не приходится толпиться в проходе у престольных перил, словно в стаде, ждущем, пока освободится место у кормушки, или в очереди у прилавка закусочной быстрого обслуживания. Я не люблю причащаться вместе с толпой.

Мне больше нравится, как подает хлеб преподобный мистер Фостер. Каноник Мэки все время норовит надо мной подшутить: он любит, скажем, дать мне самую крошечную облатку из тех, что держит в руке, — буквально одну корочку. Или, наоборот, даст кусище, который едва умещается во рту, — его приходится долго жевать, пока проглотишь. Каноник любит меня дразнить. Скажет: «Н-да, часто вы причащаетесь; так вам скоро придется садиться на диету — кто-то должен следить, как вы питаетесь, Джон!» — и хихикает. А в другой раз — наоборот: «Н-да, часто вы причащаетесь; оголодали, наверно, — видно, покормить-то некому!» И опять хихикает.