Молитва об Оуэне Мини

— Оуэн! Опять сон? Тебе снова приснился тот сон?

— ДА, — ответил Оуэн Мини и заплакал — даже не заплакал, а заревел, как маленький. Я не слышал от него ничего подобного с того самого Дня благодарения, когда он обмочился — когда он написал на Хестер.

— Оуэн! Оуэн, послушай меня, — уговаривал его мистер Меррил. — Оуэн! Это же только сон — ты слышишь меня? Это всего-навсего сон.

— НЕТ! — сказал Оуэн Мини.

Мы с Дэном вышли на улицу, в февральский холод и хмурь. Вчерашние следы в истоптанной и изборожденной колеями слякоти замерзли — окаменелые отпечатки душ, приходивших когда-то в церковь Херда и ушедших прочь. Было все еще раннее утро. Хотя мы с Дэном видели, как всходило солнце, но теперь оно скрылось в низких, однообразных, льдисто-серых облаках.

— Что это еще за сон? — спросил меня Дэн Нидэм.

— Не знаю, — ответил я.

Оуэн тогда еще не рассказывал мне про свой сон. Позже он расскажет — и я отвечу ему то же самое, что ему говорил мистер Меррил: что это «всего-навсего сон».

Сейчас я уже знаю, что последствия наших прежних действий всегда заслуживают внимания. Я научился смотреть на настоящее, заглядывая сквозь него немного вперед. Но это сейчас; а тогда мы с Дэном не очень-то представляли, что произойдет после того, как Рэнди Уайт увидит лишенную головы и рук Марию Магдалину, обнявшую безжалостной стальной хваткой трибуну на сцене Большого зала, так что директор вынужден будет выступать перед всей школой с нового места, уже ничем не прикрытый.

В доме напротив Главного корпуса Академии директор надевал свое пальто из верблюжьей шерсти; жена Сэм начесывала ему это красивое пальто особой щеткой и целовала мужа перед уходом, желая удачного дня. Для директора этот день будет плохим — РОКОВЫМ, как назвал бы его Оуэн Мини, — но, я уверен, Рэнди Уайт в то утро не особенно стремился заглянуть в будущее. Он думал, что покончил с Оуэном Мини. Он не знал, что в конце концов Оуэн Мини возьмет над ним верх; он не знал, что преподаватели проголосуют за недоверие директору — как не знал и того, что попечительский совет примет решение не продлевать с ним контракт. Мистер Уайт даже представить не мог, в какую пародию в этом году превратится выпускная церемония из-за отсутствия Оуэна Мини — и как тот робкий, довольно заурядный и незаметный школьник, которого назначат читать прощальную речь вместо Оуэна Мини, отважится сказать в качестве прощальной речи лишь следующие слова: «Я на голову ниже того, кто должен был произнести эту речь. Он — светлая голова нашего класса, Оуэн Мини; наш Голос — тот единственный, который мы хотим слышать». Затем этот славный робкий паренек сядет на свое место под буйные крики одноклассников, поднявших за Голоса свои голоса, простыни и более искусно сделанные знамена с выведенным на них его именем — разумеется, заглавными буквами! — а потом все как один примутся скандировать, заглушая жалкие попытки директора призвать нас к порядку.

— Оу-эн Ми-ни! Оу-эн Ми-ни! Оу-эн Ми-ни! — кричал выпуск 62-го года.

Но в то февральское утро, когда директор облачался в свое верблюжье пальто, он еще не мог знать, что Оуэн Мини принесет ему погибель. Каким растерянным и беспомощным будет выглядеть Рэнди Уайт на выпускной церемонии, когда пригрозит отобрать у нас дипломы, если мы не прекратим гам. Должно быть, он поймет, что проиграл, когда и Дэн Нидэм, и мистер Эрли, и добрая треть, а то и половина преподавателей встанут и аплодисментами встретят наш бунт в поддержку Оуэна. А еще к нам присоединятся несколько хорошо осведомленных обо всем произошедшем членов попечительского совета, не говоря уж обо всех тех родителях, что писали директору гневные письма после авторитарной акции с изъятием наших бумажников. Как жаль все-таки, что Оуэн не пришел на церемонию и не видел директора. Но, конечно, Оуэн никак не мог там присутствовать — он ведь не получил диплома.

Не было его и на утреннем собрании в тот февральский день перед самым началом весенних каникул; однако нелепая статуя, которую он оставил на сцене взамен себя, приковала к себе наше внимание. В то утро в Большом зале был аншлаг — на представление пришли едва ли не все преподаватели. И Мария Магдалина словно приветствовала нас: без рук, она тянулась к нам, без головы, она красноречиво взывала к нам — гладкий срез как раз посредине кадыка совершенно явственно выражал, как много она хотела бы нам сказать. Мы сидели в тишине Большого зала и ждали директора.

До чего же гнусным типом оказался Рэнди Уайт! В «приличных» школах есть неписаное правило: когда исключают выпускника всего за пару месяцев до окончания школы, стараются сделать так, чтобы у него было как можно меньше трудностей при поступлении в университет. Да, конечно, следует сообщить в приемные комиссии то, что тем положено знать; но коль уж ты и так навредил достаточно, выгнав парня из школы, не старайся теперь еще и закрыть перед ним дорогу в университет! Не таков был Рэнди Уайт. Он просто из кожи вон лез, лишь бы положить конец университетской карьере Оуэна еще до того, как она началась.