После выпускных экзаменов у Георгия Коссова не было мучительных раздумий о жизненном предназначении: он пошел учительствовать к себе на родину, в Дмитровский уезд, в земскую школу. К своей работе молодой учитель относился как к порученной ему Богом особой миссии просвещать и наставлять юные сердца, призывая их и знаниями и добрыми делами исполнять заповеди Господни. Уроки, к которым Георгий Коссов готовился с особой тщательностью, были как бы малыми проповедями, обращенными к самому сердцу детей, не могущих не чувствовать заботу и любовь учителя. На экзаменах он всегда получал награды за своих учеников. Когда Георгий Коссов стал заведовать школой, ярко проявился его педагогический талант, замечались в выпускниках его школы богобоязненность, примерная дисциплинированность и развитые практические навыки.
А в свободное время Георгия неудержимо тянуло в храм. И не только по праздникам и воскресеньям, а очень часто и в будни, жаждала его душа усердной молитвы. И это был зов Божий к осознанному подвижничеству. Георгий Коссов, почувствовав непреодолимое желание посвятить себя всецело служению Господу, стал готовиться к принятию священного сана, но вскоре тяжело заболел. Серьезная болезнь и размышления над тщетностью жизненных благ, о временности земного существования, о греховности века сего еще решительнее призывали подвижника всецело посвятить себя Богу. И по мере того, как усиливались его молитвенные прошения, укреплялась у него надежда на Всевышнее милосердие.
Сочетавшись браком с девицей простого звания, сиротой, бесприданницей, но благочестивой, в 1884 г. Георгий Коссов был рукоположен во священника и назначен на беднейший приход в Орловской епархии – село Спас-Чекряк Волховского уезда. В названии села Спас-Чекряк, как в капле воды, проявилась вся его история. По древнему преданию, стояло там языческое капище, где люди поклонялись идолам, совершались кровавые обряды и жертвоприношения. С принятием христианства стали поклоняться Истинному Богу, и свергнутые злые духи повели против христиан лютую вражду.
Первая христианская церковь, построенная на месте языческого капища, ушла под землю. Колдунами и знахарями богаты были окрестные места. В смутное время здесь селились лихие разбойники. Первое упоминание о селе в летописях встречается в 1647 году, когда Русь только оправилась от смутного времени, когда народ понял, что без православия, без поддержки народом царя не быть земле русской. Из глубин народных рождался облик Святой Руси. Но этот ангельский образ стремилась замутить тень язычества. Это отразилось и в названии Спас-Чекряка. Оно показывает, что в том, еще не благословенном месте, во время великого нашествия на Русь, вдали от рек и больших дорог было «непроходимое урочище», по-татарски «Чекряк».
Лишь в XVII-M веке в Спас-Чекряке был возведен храм с престолом в честь Спасителя. Служению священников здесь были такие препятствия, что они не выдерживали и вскоре оставляли место.
Помолившись усердно Спасителю и Пречистой Божией Матери, хотя и изнуренный тяжелым недугом, о. Георгий со своей матушкой, возгревая в своем сердце евангельские слова «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе и возьмет крест свой и по Мне грядет». (Марк. 8, 34), отправился на место своего священнического служения, чтобы там предаться трудам во славу Божию. Бедственное положение прихода из 14 дворов ужаснуло нового священника, и ему стало понятно, почему здесь не держался причт. В двух верстах от деревни стояла ветхая и пустая церковь, где во время службы даже Святые Дары замерзали, – вот где он должен был служить. А сердца сельчан так были далеки от церкви и от Бога, что молодой священник сразу же впал в растерянность.
«Когда я сюда приехал, – рассказывал о. Георгий писателю Сергею Нилусу, – меня оторопь взяла – что мне тут делать? Жить не в чем, служить не в чем. Дом – старый-престарый; церковь, пойдешь служить… того и гляди – самого задавит. Доходов почти никаких… Прихожане удалены и от храма, и от причта. Народ бедный;
самим впору еле прокормиться… Что мне было тут делать?! Священник я в то время был молодой, неопытный, к тому и здоровьем был очень слаб, кровью кашлял. Матушка моя была сирота бедная, без всякого приданого. Поддержки, стало быть, ни оттуда, ни отсюда не было, а на руках у меня еще были младшие братья. Оставалось бежать. Так я и замыслил.
На ту пору велика была слава отца Амвросия. Пустынь Оптинская от нас верстах в шестидесяти. Как-то по лету – ночь бессонная – взгомозился я от думушек… Ни свет ни заря, котомку за плечи, да и пошел к нему отмахивать за благословением уходить мне из прихода. Часа в четыре дня я уже был в Оптиной. Батюшка меня не знал ни по виду, ни по слуху. Прихожу в его келью, а уже народу там – тьмы: дожидают выхода батюшки. Стал и я в сторонке дожидаться. Смотрю – он выходит, да прямо меня через всех и манит к себе: