Молитвослов на русском языке

Потом, когда мощи Патриарха Тихона были обретены, были действительно чудеса. Люди исцелялись от болезней. Я дежурил возле мощей, приходили люди и благодарили за себя и за своих близких.

Был такой случай – подходит интеллигентная женщина, похоже, учительница. Говорит мне: «Мы не собирались в ваш монастырь, ехали мимо, но решили заглянуть в книжную лавку, и там я увидела изображение старца, который явился мне во сне и сказал, что он меня исцелит, а я серьёзно больна, состою на учёте в онкологическом диспансере».

Воспоминания иеросхимонаха Валентина (Гуревича)

Ссылка на сайт

Сон: про видение мною Патриарха Тихона

Вообще снам не нужно верить.

И святые отцы говорят даже об особой «добродетели неверования снам» (Блаж. Диадорх, в «Добротолюбии»). Но иногда они бывают, очевидно, правильными.

Очень кратко расскажу про видение мною патриарха Тихона.

Это было в год раздора митрополита Антония и митрополита Евлогия. Я уехал из Парижа в Канны; там служил ежедневно. И однажды вижу сон.

Будто я в каком-то огромном городе. Кажется, в Москве… Но на самой окраине. Уже нет улиц, а просто разбросанные кое-где домики… Место неровное… Глиняные ямы. А далее бурьян и бесконечное поле. Я оказываюсь в одном таком домике, скорее, в крестьянской избе. Одет в рясу, без панагии архиерейской, хотя и знают, что я – архиерей. В избе человек 10 – 15. Все исключительно из простонародья. Ни богатых, ни знатных, ни учёных. Молчат. Двигаются лениво, точно осенние мухи на окне, перед замерзанием на зиму… Я не говорю – и не могу говорить: им не под силу слушать ни обличения, ни назидания, ни вообще ничего божественного. Душа их так изранена – и грехами, и бедствиями, и неспособностью подняться из падения, – что они точно люди с обожжённой кожей, к которой нельзя прикоснуться даже и слегка… И я, чувствуя это, молчу… Довольно того, что я среди них, что они не только меня «переносят», но даже «запросто» чувствуют себя со мною (однако не фамильярно, ничего вольного), не стесняются, «своим» считают.

«Только ты молчи, – безмолвно говорят мне их сердца, – довольно, что мы вместе… Не трогай нас: сил нет».

Мне и грустно за себя, что ничего не могу сделать, а ещё больше их жалко: несчастные они.

Вдруг кто-то говорит:

– Патриарх идёт.

А точно они и ранее ждали его. Мы все выходим наружу. Я среди группы.

Глядим – почти над землёй двигается Святейший Тихон. В мантии архиерейской, в чёрном монашеском клобуке (не в белом патриаршем куколе). Сзади него в стихаре послушник поддерживает конец мантии. Больше никакой свиты…

И не нужно: души больные, пышность излишняя непереносима им.

Смотрим мы на приближающегося святителя и видим, как на его лице светится необычайно нежная улыбка любви, сочувствия, жалости, утешения. Ну, такая сладкая улыбка, что я почти в горле ощутил вкус сладкого…

И всю эту сладость любви и ласки он шлёт этому народу!. Меня же точно не замечает… И всё приближается.

И вдруг я ощущаю, как в сердцах окружающих меня крестьян начинает что-то изменяться: они точно начинают «отходить», оттаивать. Как мухи при первых лучах весеннего солнца… Я даже внутри своего тела начинаю ощущать, будто у них и у меня «под ложечкою» что-то начинает «развязываться», расслабевать… «Отпускает»… После я узнал, что в этом месте у нас находится нервный узел, так называемое «солнечное сплетение» (куда и «подкатывает» при горе)…

И в глазах их начинаю читать мысли:

«Гляди-ка, Святейший-то улыбается… Значит, ещё дышать-то можно, стало быть!»

И легче, легче становится им, бедным, загнанным.

А Святейший всё приближается и всё сильнее им улыбается. Лицо его обрамлено рыжею бородою.

И когда он подошёл уже совсем близко, я увидел, как лица моих соседей тоже улыбались, но ещё очень, очень немного.

«Вот только теперь, – пронзила меня мысль, – им что-нибудь можно сказать, теперь они стали способны слушать: душа оттаяла. А там, в избе, и думать нельзя было о поучениях».

И понял я, что сначала надо пригреть грешную душу – и уже после выправлять. И Святейший мог это: он очень любил этих грешных, но несчастных детей своих. И любовью отогрел их.

И понял я, что раньше и невозможно было говорить с ними (мне), а потому и не нужно было. Потому мы и молчали в избе. И подивился я великой силе, какую имеет любовь!

Святейший приблизился. Кажется, мы – во всяком случае я – поклонились ему в ноги. Вставши, я поцеловал у него руку. Она мне показалась мягкою, пухлою.

Я впервые представился ему, как епископ. Но странное дело: он не придавал этому никакого значения, будто не замечал меня. Это показалось мне даже прискорбным. А вся любовь его направлена была к этому скорбящему, подавленному простонародью.

Наконец, не выдержав, я решаюсь обратиться к нему с безмолвным вопросом (без слов, а сердцем, но его сердце чует, о чём я думаю):

– Владыко! Ну что же нам делать там (за границею)? – то есть по вопросу о разделении Церкви между митрополитом Антонием и митрополитом Евлогием. – Куда же мне идти?