Молитвы человеческие

Бог миловал Марфу: дождь той ночью не пошёл. Тёплый ветер согрел её тело, да и онучи высушил. Лапти Марфа в доме оставила, ну да ничего, у неё в мешке запасные были. Какая ж крестьянка, пускаясь в путь, обувку с собой не возьмёт?

С ужасом вспоминала она то, что случилось, и не могла понять. Может, почудилось ей, что Мария в доме стояла? Но тогда кто же крикнул, как в детстве, называя её мамуней? Нет, чудо случилось, а как – не уразуметь.

Днём долго шла и с удивлением заметила, что больше не сердится на дочь. Конечно, найдёт – не похвалит, и всё же за косы домой приволочёт, но бить, как раньше хотела, не станет.

Ближе к обеду вдалеке показался монастырь.

Завидев гостью, с ворот закричали:

– Открывайте! Странница идёт!

Марфа облегчённо вздохнула: здесь никто её не обидит, а, напротив, в монастырях принимали и даже давали пожить бесплатно до трёх дней. Она и помолится, и поговеет, и душой отдохнёт. А когда подошла близко, вдруг подумала: не здесь ли дочка моя? С надеждой подняла голову. Молоденькие девушки сверху смотрели да улыбались чему-то. А женщина и говорит:

– Благословите, сёстры. Я вот дочь ищу. Нет ли среди вас Марии Кондратьевой?

И к несказанному своему удивлению услышала:

– Мария! К тебе мать пришла!

А затем весело пояснили:

– Это наша новая насельница, в послушницах ходит.

Больше Марфа не могла стоять. Опустилась на пенёк у ворот, да так и осталась.

Ей открыли, завели внутрь, а потом она ощутила руки на своём лице и мягкие губы:

– Мамуня, родная, прости ты меня, грешную, прости. Я тебе написать хотела, да только ты грамоте не знаешь, как прочтёшь?

Марфа едва не плакала:

– Я ж тебя повсюду искала, соседи сказали, что с хахалем ты убежала. Вот и думала…

– Что думала? Неужели поверила им?

– Нет. И да…

Дочь отвела её в келью, всё рассказала: и как задумала уйти в монастырь, и как уверена была, что мать не отпустит. А потому ушла молчком и тайком.

– Прости меня, мама.

– Марьюшка, – вспомнила вдруг Марфа, – а ты не знаешь, где это я была нынешней ночью?

Марфа спрашивала осторожно, боясь показаться странной. Но дочь вдруг сказала:

– Да знаю, конечно. Мужик тебя чуть не взял.

– Ах! Да как же ты узнала? И почему светом стояла?

– А кто б тебя защитил? Я услыхала, как ты кричишь, на помощь зовешь, и стала молиться. Потом вижу – в избе ты, не можешь выйти. Вот я и прикрыла тебя от того мужика.

– Доченька ты моя…

Осмотрела Марфа келью, да поела, да вдосталь наплакалась. А как вечер настал, вдруг поняла, что должна сделать. Стала перед дочерью и прощения попросила.

– Мама, ты меня здесь оставь, не забирай. Знаешь ведь из Евангелия, что есть Марфино служение, а есть – Мариино. А я истину хочу знать, что в Боге заложена. Дерзость, ты скажешь? Нет, просто любовь…

Три дня погостила Марфа, ходила по монастырю, – он маленьким оказался, – помогала на кухне. А потом обняла дочь и говорит:

– Радость ты моя светлая, ты себя нашла, так здесь и оставайся. Не стану перечить. Богу служи, других береги. А как я в дорогу пущусь – смотри на меня своими глазами да в беду не давай.

Низко раскланялись друг перед другом – и попрощались.

Шла Марфа домой другою дорогой, с другим сердцем. Шла и думала: «Вот оно как. Дочку свою и не знала, осудила раньше времени, а она у меня – монахиней будет, молиться станет за весь род. Пусть так. И соседи слова дурного не скажут».

Сладко было матери, сладко возвращаться.

Улыбка Ангела

– Мама, кто это? – спросила девочка и оглянулась.

Мать остановилась.

– Где, Верочка?

– Вот…

Мать не понимала, куда смотрит дочь. На дьякона, который убирал купель после крещения? Или на священника, уходившего в эту минуту в алтарь? Но нет, взгляд дочери был обращён куда-то в пространство, чуть выше, словно она видела нечто такое, чего не видят другие.

Мать растерянно оглядела церковь. Ох, уж эта Верочка! Фантазёрка!.. И потянула ручку дочери. А Верочка вдруг улыбнулась, и её нежное личико приняло выражение мурлыкающего котёнка, которого погладили по шёрстке. Вслед за тем она согласно кивнула головой. Когда же, наконец, девочка перевела взгляд на мать, в глубине её зрачков таилась тайна.

Но разве родители могут понять все тайны детей? Мать ещё раз обвела взглядом иконы и повела дочь из храма.

Ангел тепло улыбнулся. В его практике встречалось не много случаев, когда новокрещёный ребёнок тут же начинал видеть его. Эта пятилетняя девочка оказалась счастливым исключением. Но он знал, что если она тут же начнёт рассказывать об этом взрослым, то её маленькая жизнь превратится в ад. А потому он поднёс палец к губам и тихо шепнул:

– Это – тайна! Твоя и моя! – и мягким крылом погладил её по щеке.

Девочка уходила. Она всё поняла и больше не оглядывалась. «Иногда дети очень мудры», – подумал Ангел и ещё раз по себя, нараспев, произнёс: «В-е-р-а. Чудесное имя!»

…Ночной воздух, сырой и свежий, вползал в распахнутое окно. Ангел сложил великолепные крылья и присел на краешек кровати.

– Почему ты не спишь? – спросил он Верочку и посмотрел ласково-ласково.

– Не знаю, – со вздохом ответила та и, как большая, добавила: – Не спится.

– Я расскажу тебе историю.