Молли имеет право

— Именно так! — я была ужасно рада. Идеи этого суфражистского движения меня настолько захватили, что мне захотелось, чтобы и Нора разделила мой восторг: ведь всегда приятнее, если подруга разделяет твои интересы. Конечно, мы с Норой не во всём сходимся: например, она ненавидит вязание, а я, по правде сказать, считаю постукивание спиц весьма расслабляющим (кроме того, покончив с расслабляющей частью, ты ВДОБАВОК получаешь кардиган, шарф или пару носков).

Ещё Норе нравится учить французский. Какое-то время назад она даже заявила, что хочет после окончания школы поехать в Париж (это было ещё до того, как она решила стать врачом. И до желания стать первой женщиной-мэром). Я тогда сказала ей, что фразы, которые мы изучаем в школе, в Париже не особенно пригодятся.

— Ты ведь не станешь с ними говорить о тётиных авторучках, а захочешь спросить, как добраться до вокзала и сколько стоит буханка хлеба.

Но Нора ответила, что быстро всему научится, лишь бы только туда добраться.

Впрочем, вернёмся в гардеробную.

— И с чего мы начнём? — спросила Нора. — Раз уж теперь мы хотим активнее во всём этом участвовать, я имею в виду.

— Ну, есть, к примеру, митинги. Вроде того, на котором я следила за Филлис.

— Думаю, мы не так уж много сможем посетить, — скептически заметила Нора. — Во всяком случае, если они и дальше будут проходить в среду вечером у ворот таможни.

И она права. До чего же несправедливо, что Гарри выскакивает из дома когда ему захочется: то в гости к Фрэнку (и наоборот), то на регбийный матч или бог знает куда там ещё, но, если я вдруг решу пойти куда-нибудь, кроме как к Норе, мама всегда найдёт причину меня не пустить. А бывает, что и к Норе не отпускает.

— Но митинги ведь бывают и в других местах, — вспомнила я. — Менее, скажем так, грубых: например, по выходным в Феникс-парке. Туда мы запросто можем сходить.

Нора, казалось, задумалась, но прежде чем она успела что-либо сказать, из-за висящих пальто вдруг высунулась светловолосая голова, так нас напугавшая, что мы обе вскрикнули (хотя и не слишком громко. Я вообще редко кричу изо всех сил, что бы там ни утверждал Гарри).

— Стелла! — укоризненно сказала я, когда сердце немного успокоилось.

— Простите, — пробормотала Стелла. — Я услышала ваши голоса, и мне показалось, что протиснуться под вешалкой быстрее, чем обойти. Так о чём вы говорили?

Мы с Норой переглянулись и поняли, что думаем об одном и том же: как много можно открыть Стелле? С одной стороны, она — наша подруга, а значит, ужасно жестоко скрывать от неё нечто столь большое и важное, особенно если мы собираемся начать действовать и приковывать себя к перилам. С другой стороны, я вовсе не была уверена, что Стелла одобрит нашу новую страсть. Может, она и наша подруга, но это не мешает ей быть слегка… ну, в общем, когда мы с Норой сокрушаемся, как это ей приходится всё время торчать в школе и делить спальню с Герти Хейден, она заявляет, что совершенно не чувствует себя обделённой, что в школе ей НРАВИТСЯ, и что в спальне всегда можно пошалить, и что сестринство (это нечто вроде религиозного клуба: вряд ли у вас в Англии они есть) — очень милая традиция, а Герти не так уж плоха, если рядом нет Грейс, и что монахини к ним очень добры. Уверена, всё это правда, но не найти ни единого плохого слова в адрес Герти… В общем, я хочу сказать, Стелла никогда не была такой уж бунтаркой. Она даже школьных правил не нарушает. Вернее, мне кажется, правила ей скорее нравятся. И что она подумает, если мы сообщим, что с десяток из них собираемся нарушить?

Все эти мысли пронеслись у меня в голове за какую-то пару секунд, но по окончании этих секунд я поняла, чего хочу. Дружба со Стеллой — вот что было важно, а кому доверять, если не подругам? Кроме того, мы ведь вовсе не просили её присоединиться. И даже если она не одобрит наших планов, я точно знала, что она не расскажет о них никому, кто мог бы доставить нам неприятности. Поэтому слегка кивнула Норе, она кивнула в ответ и, повернувшись к Стелле, торжественно произнесла:

— Мы хотим стать суфражетками.

Стелла выглядела скорее озадаченной, нежели потрясённой.

— Суфражетками? — переспросила она. — Как те лондонские женщины, что выходят на улицы с плакатами? А потом брыкаются и визжат, когда их утаскивает полиция?

— Ну да, вроде того, — сказала я. — По крайней мере, я надеюсь, что нас полицейские никуда не утащат. И, знаешь, у нас в Ирландии тоже есть суфражетки.

— О, конечно, знаю, — пробормотала Стелла, теребя кончик своей толстой русой косы (как всегда, когда она усердно думает). — Они, правда, не такие эффектные, как англичанки. Даже, кажется, стёкол не бьют.

— Это пока, — усмехнулась Нора.

Я была приятно удивлена Нориным настроем. С тех пор, как она решила принять участие в движении, её энтузиазм, похоже, рос с каждой секундой.

— Но разве они не против гомруля? — спросила Стелла. — Ну, эти… суфражетки. На прошлой неде ле одна из старших пансионерок читала газету, а потом сказала, что, если суфражетки не прекратят свою возню за право голоса для женщин, мы даже самоуправления не получим.