Молнии в ночи [Авторский сборник]

Полковнику было на вид лет сорок пять. На лице выделялись тонкий, с горбинкой, нос и черные усы. Глаза сердитые, острые…

Он сам тут же, в степи, сидя на ящике из-под патронов, провел допрос. Спрашивал быстро, отрывисто. Переводчиком служил тот же татарин, который сопровождал офицера-парламентера.

— Полковник спрашивает — вы все из Ташкента?

— Я кокандец, — ответил высокий сарбаз, — а остальные ташкентские.

— Полковник спрашивает — сколько ворот в Ташкенте, много ли стрелков на крепостном валу. Ну, быстро, говорите!

Кокандец замялся:

— Откуда нам знать?.. Ворот… вроде, тринадцать.

— Стены мощные?

— Толстенные!

Черняев, окинув пленных, стоявших перед ним с опущенными головами, быстрым, внимательным взглядом бросил несколько слов толмачу и, поднявшись, удалился.

— Господин полковник сказал: если вы поклянетесь, что больше не будете участвовать в боях, а мирно разойдетесь по домам, — он дарует вам свободу.

Пленные с минуту ошеломленно молчали, потом вразнобой загалдели:

— Клянемся!.. Клянемся!..

— Тогда ступайте, подобру-поздорову.

Им развязали руки. Один из навкаров протянул переводчику свою саблю, но тот, поймав знак офицера, наблюдавшего за пленными, только отмахнулся:

— Сабли можете забрать с собой. Вы же поклялись!

Навкар вложил саблю в ножны и вместе с товарищами широким, торопливым шагом направился через степь к городу.

Миръякуб то и дело оборачивался, не веря своему счастью; губы его шевелились в благодарной молитве.

Так как все ворота, выходящие в степь были закрыты, недавние пленники, обогнув крепостную стену, зашагали к воротам Камалон.

Очутившись дома, Миръякуб долго не мог отдышаться. Шахриниса-хола, иссохшая от тревоги за сына, при его появлении обомлела от радости: плюнув себе за пазуху, возблагодарила бога, вернувшего ей сына целым и невредимым, и сказала, что посвящает святому Бахавиддину-Балогардону одиннадцать лепешек.[24]

Отца и брата дома не было. Миръякуб жадно выпил пиалу воды и, с саблей на боку, вышел на улицу. Улица словно вымерла, горожане затаились в своих домах, замкнувшись на крепкие засовы. Миръякуб поспешил в Урду. Там его тоже встретила тревожная, неуютная тишина — народу было немало, но все молчали и старались не глядеть друг на друга…

Юноша заглянул в конюшню. Авлиякул-амаки, стоя возле одной из лошадей, прикладывал к ее раненому боку тлеющую кошму. Заслышав шаги, он обернулся, лицо его просияло:

— А, сынок!.. Жив-здоров?

— Чудом выбрался из этого пекла.

— Только-только твой отец заходил, спрашивал о тебе.

— А я как раз из дому — не застал его там. Светлейший бек, говорят, тяжело ранен?..

— Все в воле божьей, сынок! — вздохнул старый конюх.

— Как же теперь?

— Поживем — увидим. Может статься, Алимкулибека заменит Насриддинбек.

В дверях появился навкар, сказал, что Насриддинбек требует коня. Миръякуб схватил за поводья Лочина, вывел его к воротам, где нетерпеливо прохаживался Насриддинбек. Остановившись против Миръякуба, он проговорил:

— Пуля тебя миновала, парень?

— Хвала аллаху — цел остался!

— Так… Пока никуда не уходи, можешь понадобиться.

Он вскочил на коня и с группой сарбазов умчался в сторону ворот Камалон.

Спустя несколько дней после смерти Алимкула должностные лица собрались у Насриддинбека. Асадуллахан не присутствовал на этом совещании: во время отступления он упал с коня и теперь отлеживался дома. Собравшиеся возложили руководство обороной города на Насриддинбека, Султан Садыка и Рустамбека. Позднее Коканд согласился с этим решением.

Однако, ташкентцам не понравилось, что бухарский эмир, пообещав им помощь, поспешил вмешаться в их дела и назначил правителем города своего приближенного — Искандербека.

Даже война не смогла положить конец междоусобным интригам, драке за власть!

XIII

В Ташкенте — мертвая тишина…

На базарах, в торговых рядах — ни души, лавки закрыты, завешены чиями — шторами из камыша.

Город походил на пустой двор, лишь изредка кто-нибудь пробегал по проулку с коромыслом на плечах да бесшумно сновали по улицам, тянувшимся от Чорсу к воротам Кукча, Чигатай, Камалон, бекские навкары.

На городских стенах денно и нощно несли караул навкары с луками и фитильными ружьями.

Из-за отсутствия воды Мирхайдару пришлось временно прекратить работу. Но хотя его гончарный станок бездействовал, к Мирхайдару все равно каждый день приходили Камбарали и Гаибназар: они уже привыкли к этому дому.

Мирхайдар сердито жаловался им на младшего сына: бог спас его от гибели, так он снова потащился в Урду, поближе к беде…