Насриддинбека трудно было узнать: он обрюзг, опустился, скакал, затравленно озираясь, исподлобья бросая острые, подозрительные взгляды на своих спутников, бессмысленно бормоча про себя: «Все в воле божьей, все в воле божьей!..»
К восходу солнца они достигли кишлака Зангиата. Бек что-то приказал выехавшему им навстречу юзбаши, и продолжал позорный путь.
Когда они перебирались через высокий холм, Лочин, попав копытом в рытвину, оступился и упал на землю. Бек успел вовремя соскочить с него, нервно рассмеялся:
— Ну, и конь!.. Из скольких схваток вышел целым и невредимым, и на тебе — споткнулся на ровном месте!.. — он обернулся к сарбазам, сошедшим со своих коней. — Это мне напоминает человека, которого ни одна хворь не брала, а пролился ему на руки горячий халвайтар,[25]
и он отдал богу душу! — Сарбазы не знали, смеяться им или нет, лишь немногие подхихикнули беку. Тот взмахнул плетью. — Ничего, сейчас этот осел снова станет Лочином!Он изо всей силы хлестнул Лочина — конь с трудом поднялся, запрыгал, прихрамывая… Бек критически оглядел его, ищуще зашарил глазами вокруг — джигиты молча отворачивались, никому не хотелось уступать беку своего коня. А Насриддинбека подгонял страх. Взгляд его задержался на гнедом иноходце, которого держал под уздцы Миръякуб. Бек пальцем поманил юношу:
— Поди-ка сюда. Ты ведь конюх — осмотри Лочина. Перевяжи ему ногу.
Миръякуб, подошедший со своим гнедым, передал поводья сарбазу, который стоял рядом с беком, постегивая нагайкой по сапогу. Тщательно ощупав ноги Лочина, Миръякуб вытянул из-под халата бельбох, которым была подпоясана рубаха, встряхнул его, развертывая, — и замер в ужасе. Из бельбоха выпал на землю блестящий предмет, покатился к ногам бека… Это был золотой браслет, из той пары, которую пожертвовала ради спасения Мирхайдара невеста Мирсаида. Бек уставился на браслет, потом поднял тяжелый взгляд на юношу:
— Так… Значит, один ты все-таки припрятал?..
Лицо юноши из красного, как свекла, сделалось белым, как мел… Бек тогда сам его обманул — но не вступать же с ним в спор!.. Миръякуб растеряно забормотал:
— Ей-богу… Просто из памяти выскочило… А когда вспомнил, все не было случая… передать вам…
Никто из окружающих не понимал, о чем у них речь. Бек рукой властно указал на браслет:
— Вот тебе и случай. Подними и отдай мне.
— Сейчас, светлейший… Сейчас…
Миръякуб суетливо бросился к браслету, отер его от пыли, согнувшись в поклоне, вручил беку. Бек не смотрел на него. У Миръякуба засосало под ложечкой… Он отошел к Лочину, сложил бельбох, собираясь перевязать ему ногу. В это время Насриддинбек незаметно подал знак стоявшему рядом сарбазу, — тот шагнул к юноше, схватил его за ворот, рванул к себе:
— Хватит возиться с этой падалью!
Миръякуб увидел прямо перед своими глазами багровое, хищно оскаленное лицо сарбаза. В отчаянии закричал:
— Что вы делаете?! Не на…
И не докончил фразу — сарбаз, уже успевший вытащить из-за голенища сапога длинный нож, с силой воткнул его в бок юноше и повернул там три раза. В горле Миръякуба что-то клокотнуло, он повалился на землю, трепеща всем телом, как прирезанная курица, и покатился под уклон, в арык, поросший осокой и колючим янтаком…
Все в оцепенении молчали. Бек жестко ухмыльнулся:
— Говорят, снявши голову, по волосам не плачут… По коням! Игра еще не кончена. Мы продули Ташкент — отыграемся в Коканде.
Сарбаз, убивший Миръякуба, снял с Лочина сбрую, оседлал гнедого, оставшегося без хозяина, поддерживая бека за сапог, помог ему взгромоздиться на коня.
Беглецы снова тронулись в путь.
Старый, седобородый сарбаз, невольный свидетель происшедшей трагедии, шепнул на ухо всаднику, ехавшему рядом:
— Есть у степного суслика такая повадка: детенышей он греет своим телом, а как почует опасность, так загрызает их и сжирает одного за другим…
Его спутник молча кивнул.
Желтая пыль клубилась за удалявшимися сарбазами.
XV
Султанмухаммад, не зная, что Насриддинбек бежал из города, сражался у ворот Кукча с одним из русских подразделений. В ожесточенной перестрелке обе стороны несли большие потери. Не в силах сдержать натиск русских, сарбазы отступали к центру города.
Это был один из последних боев.
17 июля 1865 года верховный судья Хакимходжа и аксакалы всех четырех частей Ташкента отправились к Черняеву, расположившемуся в Урде, в бывшей резиденции бека, чтобы официально заявить о капитуляции города.
Городскую делегацию принял сам Черняев, только что получивший звание генерал-майора. Он стоял со своей свитой посреди главной площади Урды, стройный, подтянутый, радостно-возбужденный. По знаку верховного судьи Салих Ахун и Саидкаримбай подали генералу на подносе, покрытом бархатом, двенадцать золотых ключей от города. Взяв ключи, генерал вместе с верховным судьей поднялся на бекский айван, застланный большим красным ковром, и произнес речь, в которой подчеркивалась необходимость поддержания в городе полного спокойствия и порядка, рекомендовалось продолжать учение в школах и медресе и предлагалось немедля открыть все базары и лавки.