Молнии в ночи [Авторский сборник]

Алиджан без труда догадался, зачем приходил учитель и о чем хочет с ним поговорить, и решил уклониться от этого разговора. Потом вспомнил, как сильно был огорчен Абдугани-ака, застав Алиджана возле медресе, как искренне переживал он за своего бывшего ученика, вспомнил весь сегодняшний нескладный, неуютный день, неуютный оттого, что у самого Алиджана на душе было дрянно и смутно и его вдруг потянуло к старому учителю. Захотелось объяснить, как на самом деле было с этой медресе, да и просто захотелось, чтобы хоть кто-нибудь его выслушал, а не отмахивался от него…

XVII

Буриходжа сидел у себя, на старом айване с четырьмя опорами, с прочным основанием из одиннадцати рядов плоского кирпича, с брусчатым потолком, — сидел и подсчитывал деньги, выводил баланс за последний месяц. Доход, в общем, был не плохой, но Буриходже казалось, что и расходы увеличились, несмотря на всю его бережливость. Он почесал в затылке: вот напасть, куда только уплывают деньги?.. Лежали бы себе смирнехонько, рубль к рублю, копеечка к копеечке, да принимали в свою компанию новые ассигнации, — вот и рос бы тогда его капитал, как снежный ком. Так нет — один рубль приходит, другой уходит. Ну, не рубль, гривенник — так ведь уходит же!

Буриходжа тяжело вздохнул. Надо бы наведаться к блудному сыну, Валиджану, он хорошо зарабатывает и обязан поделиться со своим отцом. Или уж у него совсем совести нет?.. К тому же Буриходжа намеревался заручиться справкой, что сын его работает на заводе. Пригодится.

Правда, Валиджан его недолюбливает, и недавно они в который уж раз поцапалисть, — так что с того, он, все-таки, отец, а Валиджан парень добрый и щедрый, деньгам счет не ведет. Когда к нему нагрянет Буриходжа — он поневоле раскошелится…

Рассчитав, когда Валиджан возвращается домой, Буриходжа отправился к нему на квартиру.

Пасынка он застал дома. Входя, заметил, что в квартире имеется и ванна, и паровое отопление, — не надо тратиться ни на дрова, ни на уголь. Ишь, живет — как сыр в масле катается!.. Черная зависть буравила душу Буриходже, — хотя доведись ему выбирать, он ни за что не отказался бы от своего дома, с участком и садом.

Гость умильно приветствовал хозяина:

— Как здоровье, сынок? Как жена, детишки?

Простодушного Валиджана тронул заботливый тон, и то, что старый человек не поленился, пришел его проведать. Он тепло поздоровался с отчимом, провел его в комнату. Буриходжа про себя отметил, что сын уже заимел и новую обстановку, и телефон.

— Проходите, амаки, садитесь.

— Да минуют беды этот дом! — Буриходжа закатил глаза, провел ладонями по лицу, пробормотал молитву и только после этого обратился к Валиджану. — Не зря говорится — один раз послушай старшего, другой раз младшего… Я перед тобой виноват, наговорил тебе лишнего, — уж ты не сердись на старика. Порой и на нас, мудрых людей, затмение находит…

Валиджан молчал, — не зная, как понять эту покаянную речь отчима, а тот вдруг заплакал, мутные слезы побежали по его задрожавшим щекам:

— Сынок, сынок, как подумаю про все свои вины перед тобой, так лишаюсь сна и покоя. Весь истерзаюсь — ох, думаю, совсем из ума выжил, сына обидел, а ведь мне, ей-богу, легче умереть, чем причинить тебе боль. Ох, ох, сынок, старый я, одинокий… Только ты у меня да Алиджан…

Он говорил так, словно у него не было ни двух жен, ни Шамси, ни дочери, но Валиджан пропустил это мимо ушей. Слезы отчима повергли его в смятение, он принялся растерянно утешать старика:

— Не плачьте, амаки. Ну, в чем вы передо мной виноваты?

— Вот, — всхлипнул Буриходжа, — и отцом-то не хочешь назвать…

— Успокойтесь, отец, я никаких обид не помню и зла на вас не держу.

— Спасибо, сынок. Да пошлет тебе бог зажиточную старость, добром заплатит за твою доброту ко мне. — Глаза у Буриходжи были уже сухие, в глубине их пряталась алчная хитринка, но голос оставался елейным, смиренным. — Коли уж ты так добр… Не подсобил бы старику деньгами?.. Истратился я совсем…

Эта просьба отрезвила Валиджана. Вон, оказывается, ради чего старик ломал комедию! Он коротко спросил:

— Сколько?

— Ох, сынок, знал бы ты, как мне совестно… Да ведь ты мне не чужой! Кгхм… Сколько можешь, сынок, от сердца-то не отрывай…

— Нам хватает.

Валиджан сходил в соседнюю комнату, принес деньги, вручил их отчиму. Тот для приличия посидел еще немного, кряхтя, поднялся:

— Пойду, сынок… Вверяю тебя и детей твоих заботам бога.

Он долго возился в передней с кавушами, наконец, ушел.

Валиджан почувствовал облегчение.

XVIII

Все дни после размолвки с Алиджаном Фарида была сама не своя. Старшая сестра, Салияхон, часто ее навещавшая, с беспокойством наблюдала за ней. Наконец, не выдержав, спросила:

— Что стряслось, сестренка, отчего ты такая грустная?

Фарида молчала.

— Прямо сохнешь на глазах! — не унималась сестра. — Поделилась бы со мной своим горем…

Тогда Фарида сказала, что никакого горя у нее нет, просто нездоровится — сердце покалывает.

— А я уж думаю — может, я тебя чем обидела? Если виновата, — прости меня.

Она нежно обняла Фариду, та невольно улыбнулась. Салияхон обрадованно воскликнула: