Молния. История о Мэри Эннинг

Внезапно меня захлестнула волна гнева. Для чего же он тогда выжил, если теперь от него нет никакого толку? Для чего нужна эта жизнь, если он только и может, что сидеть в тишине, есть наш скудный хлеб и часами напролет лежать в постели? А как же работа, как же деньги, которые он мог бы принести в семью? Теперь он даже порадовать никого толком не способен! Он потерял интерес к жизни, да и сам стал неинтересен. Мы были так счастливы, когда он немного оправился после падения, но эта радость успела померкнуть. В мою голову даже закрались ужасные мысли: не лучше было бы, если б он умер и нам не пришлось тратить так много сил и времени, сходить с ума от горя, терпеть прочие беды — и все ради того, чтобы он теперь сидел на ступеньке, грелся на солнышке и молчал?

Я ткнула его в ребра — они по-прежнему торчали, словно остов погибшего корабля. Он тоненько взвыл от боли, но даже не поднял на меня глаз.

— Отец, — позвала я так яростно, как только могла. — Прекрати сейчас же. Конечно, не мне тебя отчитывать, но мы все порядком измучились. Так что… — Я примолкла в нерешительности. На языке вертелась ужасная грубость, которую я когда-то услышала от женщины, кричавшей своему мужу-пропойце: «Ты уж, это, либо делай дела, либо с горшка проваливай».

Я не сумела сдержаться. И сказала это отцу. Когда-то услышав эти слова, я не поняла, что имела в виду та женщина. В конце концов, ее муж ни на каком горшке не сидел, а стоял посреди улицы. Но теперь-то мне все стало ясно. Этим она хотела ему сказать: «Либо возьми себя в руки, либо признай поражение», и ту же мысль я старалась донести до отца. Хватит уже быть обузой для себя самого и для нас.

Я всматривалась в его лицо, надеясь, что он меня понял. В уголке глаза заблестела слезинка, а потом скатилась по морщинистой щеке и исчезла в бороде. Она напомнила мне дождевую каплю, сбегающую по окну. Этот миг длился, казалось, целую вечность. Но мне не было его жаль. Во мне уже не осталось горя.

Я хотела было снова его ткнуть, как вдруг губы отца тронула слабая улыбка. По-прежнему глядя прямо перед собой, он потянулся ко мне, схватил меня за руку и крепко ее сжал.

— О, Мэри! — воскликнул он, наконец повернувшись ко мне. — Что ты за дивное создание! Ну кто еще, кроме моей малышки, Молнии Мэри, мог бы вытащить меня из пучины отчаяния? Не стану спрашивать, где это ты научилась так выражаться, но твои слова попали точно в цель! Ты права. Прошло и впрямь много времени. Слишком много. Я очень виноват перед тобой, твоей матушкой и Джозефом и прошу меня простить. Но вам еще придется немного со мной повозиться. Я по-прежнему слаб, но ты совершенно права. Пора браться за дело.

Вот уже много месяцев он не произносил таких длинных речей. В его голосе угадывались былая решимость и задор.

— Я тебе помогу! — пообещала я. — Весна вот-вот настанет. В Лайм-Риджис уже съезжаются богатеи. Я могу продавать наши диковинки, пока ты мастеришь мебель. Твои клиенты ждут не дождутся, так что, если вернешься в мастерскую, непременно сможешь подзаработать!

Отец взъерошил мне волосы. Я почувствовала, что по-прежнему его люблю.

— Так тому и быть, Мэри. Так тому и быть.

И так оно и стало. Отец вернулся в мастерскую и, несмотря на огромную слабость, медлительность и приступы сильного кашля, от которого не было спасения, начал понемногу зарабатывать. Этого хватало, чтобы прокормиться.

После того как матушка поняла, что у нее скоро будет ребенок, она вновь начала улыбаться. А вот меня это обстоятельство совсем не обрадовало, но я ничего не могла поделать. Я уже рассказывала, какие чувства во мне пробуждают подобные темы. И все же это означало, что наша жизнь вернулась в привычное русло и стала почти такой же, как до катастрофы.

Но в этой череде привычных дней выдался один необычайный. Прошел уже почти год с нашего знакомства с Генри. И больше полугода с того дня, как он покинул Лайм-Риджис.