Молния. История о Мэри Эннинг

После триумфального возвращения она высыпала деньги на стол, а я садилась их пересчитывать.

— Видать, наша Мэри унаследовала талант к торговле от тебя, матушка! — с восхищением заметил Джозеф.

— Да уж, немногие на Бландфордском рынке могли со мной потягаться, пока я отца вашего не встретила! — рассмеялась матушка. — Скажу вам по секрету, сейчас у меня новый способ. Как только эти наглые толстосумы начинают отводить взгляд, увиливать от разговора, делать вид, что не замечают принесенных мною счетов, я говорю: «Дождетесь вы у меня, я сюда свою Мэри пришлю!» О-о-о, уж как они боятся гнева моей дочурки! Стоит только назвать ее имя, и они сразу же платят как миленькие!

Джозеф расхохотался и хлопнул меня по спине.

— О, трепещите, Мэри уже близко!

Все боялись моего гнева, мне было приятно это слышать. Порой это полезно. Отец бы мною точно гордился, но в кои-то веки меня окрылила именно матушкина похвала. Она подмигнула мне, и я подмигнула в ответ. В этой войне с долгами и угрозой переселиться в работный дом мы очень сплотились и стали верными союзниками.

Пришел декабрь и подарил нам нового братика. Его назвали Ричардом в честь отца, но он, как и его предшественники, оказался очень слабым и болезненным.

Этому вечно хнычущему, писклявому созданию не передались ни матушкино упорство, ни ее жизнелюбие. Прожил он совсем недолго. Не успел начаться новый год, как мы его похоронили.

На сей раз матушка не горевала. Думаю, эта смерть стала облегчением для всех нас.

17. Чудовище

Та зима выдалась страшной, суровой, беспощадной. Если вам не доводилось замерзать до такой степени, что и думать больше не можешь, вы не поймете, что это был за холод. Нередко мы ложились спать, даже не надеясь проснуться утром. Малыш Ричард умер именно так, во сне. Больно ли это? Или ты попросту засыпаешь, а приходишь в себя уже в загробном мире?

Порой даже просто жить было больно. Болели обмороженные докрасна руки, растрескавшиеся губы без конца кровоточили, тело вечно била дрожь. Мы крепко жались друг к дружке, пытаясь согреться, но тщетно.

Мы распродали почти всю мебель, а остатки сожгли. Спали мы на полу, устеленном тряпьем; на полу же съедали свой скудный обед — жидкую овсянку, — чудом не примерзая к ледяным камням. Мы не мылись. Не переодевались в чистое. Первое время от нас так воняло, что приходилось задерживать дыхание, но потом мы привыкли к зловонию и перестали его чувствовать, а вскоре и вонять перестали, правда-правда.

Мы не были одиноки, горожане помогали нам как могли, но в ту зиму с запасами у всех было туго. Мы твердо решили, что погасим все отцовские долги, и потому наотрез отказывались от помощи заимодавцев, наживающихся на голодающих бедняках.

Должно быть, кто-то рассказал матушке Генри о наших несчастьях, потому что вскоре я получила от него письмо, в котором он жалел меня, соболезновал нашей потере, а в самом конце добавил, что его матушка готова поделиться с нами дровами. Когда я забирала это письмо от матушки Генри, в их дом я так и не зашла. Мне было нисколечко не стыдно за свой внешний вид и грязное платье — да и что я могла с этим поделать? — но войти в чистые до блеска комнаты не решилась. Я отправилась на задний двор, наполнила корзинку щепками и бревнышками и забрала у кухарки письмо. В придачу она дала мне мешочек со сладкими булочками.

Когда я шагала со своей ношей обратно по Сильвер-стрит, меня окликнули. Ко мне спешила миссис Сток, размахивая небольшим свертком.

— О, Мэри! Какое счастье, что мы с тобой столкнулись! У меня для тебя сюрприз. На прошлой неделе мы были в Солсбери, я там кое-что присмотрела и сразу подумала о тебе! — Она протянула мне сверток и только потом заметила, что у меня заняты руки и я не могу принять ее подарок.

— Ох, как же это я не подумала! — воскликнула она. — Давай провожу тебя до дома. Я как раз хотела увидеться с твоей матушкой.

— Матушка не любит незваных гостей! — напомнила я. На самом деле она просто стыдилась того, как мы живем, и не хотела, чтобы другие увидели, во что превратился наш дом.

— Знаю, Мэри, знаю, — сказала миссис Сток и погладила меня по руке. — Так и быть, в дом заходить я не стану, хотя на улице и лютый мороз.

— Внутри не теплее, так что особой разницы нет, — заметила я.

Матушки дома не оказалось, поэтому миссис Сток все-таки заглянула к нам. Оглядев нашу кухню, на которой совсем не осталось мебели, она промолчала, но на ее лице отчетливо читался ужас.

Я развернула подарок. Внутри оказалась книга. Тоненькое издание в темно-красном кожаном переплете. На обложке поблескивали золотые буквы: «Иллюстрации к “Теории Земли” Хаттона», Джон Плейфер.

Что это значит? Миссис Сток, должно быть, заметила мое замешательство и поспешила уточнить:

— Это книга о камнях, Мэри, а я ведь знаю, как ты их любишь. Твой несчастный отец рассказывал мне о твоей мечте стать ученым. Он так гордился тобой! Как только я увидела эту книжку в лавке в Солсбери, я тут же вспомнила о тебе.