Молодая и покорная (ЛП)

Хаммер ударил кулаком о стену, после чего схватил со столешницы тарелку и швырнул ее через всю комнату. Звук разбившегося фарфора и вид рассыпавшихся осколков не были и близко такими удовлетворяющими, как он рассчитывал.

— Какого черта ты бьешь посуду?

Лиам посмотрел на него так, словно тот сошел с ума.

— Ты никогда не спрашивал меня, почему, — тяжело дыша, Хаммер резко обернулся и уставился на Лиама.

— Разве тебе не хотелось узнать, почему тем воскресным днем, Джульетта проглотила целый гребаный пузырек таблеток? Да ты позвонил мне и даже произнес правильные слова.

Он задыхался от волнения.

— Но ты никогда не спрашивал почему. Тебя, блять, не было там, когда я нуждался в тебе больше всего.

Гнев лился из него, словно горячий жир с бекона, испепеляющий кожу, сжигающий самообладание. Он хотел сделать кому-нибудь больно, заставить страдать… и было бы предпочтительнее, если бы этим "кем-нибудь" оказался Лиам.

Застыв, придурок уставился на него с таким видом, будто пытался соединить в уме все части одной головоломки.

Проклятье, это разозлило его еще больше! Потянувшись за следующей тарелкой, Хаммер запустил и ее в полет. От вида раскрошившегося тонкого фарфора зверь внутри него принял боевую стойку.

Лиам оцепенел, моргая и едва дыша.

— Хаммер, я… Не мог бы ты прекратить на время свой обстрел, чтобы я мог сказать пару слов? Иисусе, чувак. Своим шумом ты способен разбудить саму Смерть с косой. Или кого похуже — Рейн.

Лиам отобрал у Хаммера следующую тарелку, что завело того еще больше.

— Дай сюда!

— Нет. Очевидно, ты хочешь поговорить о Джульетте и о том, что я сделал не так. Но как я мог знать? Не успел я приехать домой, а ты уже кремировал ее тело и зарегистрировал для нее погребальную урну. Я даже не успел попрощаться с ней. Поэтому я подумал, что ты хотел поскорее забыть ее и двигаться дальше.

Хаммер сжал челюсть. В течение многих лет, он старался не вспоминать об этой куче дерьма. Продолжай он копаться и увязнет в ней по самые уши.

— Ты предположил, но не озаботился тем, чтобы спросить напрямую.

— Я не любопытный, — настойчиво ответил Лиам, и, убрав подольше тарелки от Хаммера, скрестил на груди руки.

Он усмехнулся.

— Неужели ты не хотел знать, почему моя жена и, по совместительству, твоя любовница, совершила гребанное самоубийство, не сказав ни слова упрека в адрес ни одного из нас?

— Конечно, я хотел об этом знать.

Лиам сделал шаг вперед, тон его голоса понизился.

Долбанный ад! Он умудрялся выглядеть в таком положении одновременно и сочувствующим и встревоженным.

— Я предлагал бросить все дела и приехать к тебе. Но ты сам сказал мне не беспокоиться. Я пытался разговорить тебя по телефону, но ты отстранялся. Поэтому я и отвалил…

Он печально покачал головой.

— Я не был равнодушен, Макен. Боже, мне жаль. Я и понятия не имел, что тебе так плохо. Когда ты отталкивал меня, я думал, что тебе просто нужно время, чтобы оправиться. Когда ты переехал сюда, я подумал, что тебе нужно больше свободного пространства, чтобы начать все сначала…

Он опустил голову.

— Меня мучило то, что я был напоминанием того времени, которое ты хотел забыть.

— Я хотел бы, блять, если бы мог, — сказал Хаммер.

— Я переехал на другое побережье, сменил работу, да я, черт возьми, полностью изменил свою жизнь. Но до Рейн, ничто не пробуждало во мне желания жить.

— Дерьмо. Я начал все это не для того, чтобы причинить тебе боль. Знаю, что немного опоздал с этим, но…, - Лиам сглотнул.

— Почему? Почему Джульетта решила покончить собой? Ты знаешь?

— Да, но ты бы не захотел этого знать.

— Как раз наоборот, иначе я бы не спрашивал.

У Хаммера заболели глаза. Горло сдавило.

— Она оставила мне записку. В ней говорилось, что ей хотелось больше внимания.

Лиам потер сзади шею.

— Честно, друг. Я не уверен, что мы смогли бы ее удовлетворить даже вдвоем. Неважно, что мы делали, ей всегда было мало. Полагаю, то, что я был занят на работе последние шесть недель, сделало только хуже. Но я звонил ей. Она знала, что я собирался вернуться.

— Она устала быть нашей куклой для траха.

— Джульетта сама так сказала? — недоверчиво спросил он.

— Да, но мы оба были слепы и не видели, что с ней происходит.

— Ты прав.

Лиам задержал дыхание.

— Когда я видел ее последний раз, она поцеловала меня и сказала, чтобы я поторапливался домой. Зачем? У нее всегда были проблемы с общением, но…

— Она была беременна.

Проведя рукой по волосам и сделав неровный вдох, Хаммер, съехал по стене и сел на пол в окружении разбитой посуды, несчастный и побежденный.

— Восемь недель.

Лиам раскрыл рот от изумления.

— Ты знал?

— Нет, пока не прочитал об этом в ее записке. Мне следовало уделять ей больше внимания. Заметно побледнев, он сглотнул.

— Чей это был ребенок?

— В том то и дело, что она не знала, ей было стыдно не знать чье имя вписывать в свидетельство о рождении. Кроме того, она знала, что мы не отпустим ее в таком положении от себя. Она не хотела растить малыша в нашем "гнезде порока". Поэтому вместо разговора по душам с нами, она предпочла снотворное.

— Черт бы меня побрал!

Лиам сполз вниз рядом с ним, и уставился на противоположную стену кухни.