Молодая кровь

Все мальчики, с которыми она учится в школе, совсем не такие, как Робби. Вот уже целый год она с мучительным любопытством приглядывается к мальчикам-подросткам — тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет и даже постарше. Прежде, бывало, они дрались с ней, боролись, дергали ее, толкали, старались причинить ей боль. А в последнее время каждый так и стремится ущипнуть ее, украдкой потрогать, погладить, обнять, и это пугало, злило и смущало Бетти Джейн, вызывало в ней стремление проникнуть в тайны жизни. Еще с малых лет, рыжеголовой крошкой, она жадно и без боязни стремилась познавать мир; не раз получала за это щелчки, но, всплакнув, — быстро забывала обо всем и снова становилась жизнерадостной. Рыжие кудри девочки постепенно светлели, становились золотистыми, но Бетти Джейн так и не научилась гордиться тем, что она из самой богатой семьи в Кроссроудзе, хотя отец постоянно напоминал ей об этом. С недавних пор она пристрастилась к книгам и тайком от матери читала про мужчин и женщин, и про любовь, и как это все бывает в жизни, и про Джин Гарлоу и Кларка Гейбла.[6] А также другие книги, которые мать прятала от отца, где говорилось об освобождении негров и о женском равноправии. Последнее время Бетти Джейн стала больше обращать внимания на свои наряды и локоны. А полгода назад она прибежала домой из школы, сильно напуганная событием, которое превращало ее из ребенка в девушку. Впрочем, не так уж сильно она испугалась; страх-то был — говорить нечего, но вместе с тем появилось и гордое удовлетворение; а после того, как мама побеседовала с ней, как со взрослой, она еще всплакнула и успокоилась. Теперь каждый месяц она испытывала горделивое спокойствие, хотя и не без примеси страха и какой-то болезненной тревоги.

Разумеется, она понимает, что Робби во многом отличается от ее школьных товарищей. Он цветной, чернокожий, коричневый, негр. Есть еще миллион разных прозвищ для этих людей, миллион разных слов, чтобы ругать их, высмеивать, «ставить на место». Лентяи, лежебоки, ничтожества, которые только и думают, что о белых женщинах. Но посмотрите, как много работает Полина! Разве мама когда-нибудь в жизни столько трудилась? И мама сама давно еще ей говорила, что все эти разговоры про негров — почти сплошная ложь, основанная на невежестве и предрассудках. Мама-то ведь не настоящая южанка и до сих пор не научилась быть южной госпожой. Руби — янки из Пенсильвании, а ее мать в молодости была воинствующей суфражисткой и лично знала Фредерика Дугласа и Соджернер Трузс.[7] Если папы нет поблизости, Бетти Джейн всегда называет маму по имени — Руби, и вовсе не потому, что не уважает ее, а именно потому, что очень любит. Иной раз Руби, забыв на миг о своем высоком положении Второй Женщины в Кроссроудзе (миссис Кросс младшей, как ее называли), возмущалась какой-нибудь несправедливостью и поверяла свои мятежные мысли дочери. Бетти Джейн всегда была на ее стороне.

Бетти Джейн лежит на кровати, уткнувшись в желтое с розовым узором покрывало, и смачивает его слезами. Потом садится, вытирает глаза и откидывает густую золотистую прядь. Она очень расстроена. Она ведь не хотела обидеть Робби. Хотя подумаешь, какой принц! Она не может понять, почему, когда они вместе, ей так мучительно приятна его близость. А что в этом дурного? Что? «Однако, если бы мама знала, что я даже близко к нему подошла, она бы меня из дому выгнала, исполосовала бы всю ремнем, хоть какая она там ни янки!» Бетти Джейн начинает вспоминать Питтсбург и Нью-Йорк, где она несколько раз проводила летние каникулы. Там-то, пожалуй, они с Робби могли бы дружить и никто не обращал бы на это внимания. Но какая может быть между ними дружба, если она ему не нравится? О, она ненавидит его, ненавидит всей душой за то, что у него темная кожа, и за то, что он посмел сказать: «Ступай к себе наверх! Оставь меня в покое!» Она ненавидит его за то, что он красивый, коричневый и гордый, за то, что он негр, за то, что ее ужасно тянет к нему.

— Что с тобой, детка! Бетти Джейн, что с тобой?

Бетти Джейн так задумалась, что не заметила, как в комнату вошла мать, Руби Кросс.

Бетти Джейн вскочила, испуганная, злая. Посмотрела на мать, пригладила смятое платье, откинула назад волосы. Руби подошла, села рядом, обняла ее и прижала к себе.

— Расскажи своей маме, что случилось. Девочка заставила себя ответить спокойно:

— Ничего, право же, ничего!

Руби, как всегда в разговоре со своей большой дочкой, старалась быть терпеливой и снисходительной.

— Ну нет, я вижу, с тобой что-то неладно. Расскажи мне, деточка, почему ты плачешь.