Молодая кровь

— Ну как, Рэй, вспомнил, что ты собирался рассказать?

Лицо гостя оставалось непроницаемым.

— Что именно? — Рэй покосился на Джо.

— Ну небось знаешь. Ты было начал, а потом притворился, что не помнишь.

Рэй покачал головой.

— Ведь вот начисто вылетело из головы! Сижу и никак не вспомню. Да это, право, пустяки, как перед богом говорю.

Спокойный вид Рэя Моррисона все же и на этот раз не убедил Лори, но она перестала расспрашивать. Рэй еще посидел, поговорил о том о сем и собрался уходить.

— Почему ты так торопишься? — спросила Лори.

— Почему тороплюсь? Да я уж с каких пор у вас сижу! Мне еще хочется прогуляться — ведь суббота сегодня, а завтра утром в церковь.

— Рэй Моррисон, стыдись, бессовестный, говорить неправду накануне святого дня. Ты уж столько времени не был в церкви, что забыл, как там и дверь-то открывается!

Гость улыбнулся.

— В ближайшее воскресенье обязательно соберусь. Вот увидишь. А что, пойду, может мне и в самом деле повезет.

— Молиться надо, Рэй!

— Что толку молиться? Сколько ни молись, от белых добра не дождешься! Вот в чем загвоздка! Помнится мне, есть такой рассказ: один человек собрался в путь, а идти ему надо было густым лесом, где водились громадные злые медведи. Ну, парень, конечно, боялся. А священник ему и говорит: «Как увидишь медведя, становись на колени и читай молитву, тогда он тебя не тронет». Ну вот, в чаще леса парень увидел громадного старого медведя. Он сразу бух на колени и давай молиться. А медведь как ударит его лапой по заду, а парень как покатится кувырком, так и катился до самого дома. После священник ему говорит: «Вижу, ты жив и здоров, значит, послушал меня и молился». А верующий брат отвечает: «Знаете, ваше преподобие, молиться-то, может быть, хорошо в церкви, а в лесу, среди медведей, ни черта это не помогает».

Лори и Джо смеялись до упаду, но Рэй даже не улыбнулся.

— Язык-то у тебя без костей! — сказала Лори, не желая поощрять зубоскальство над религией, хотя в душе отчасти разделяла его скептическое отношение к церкви.

Рэй кивнул на Джо и засмеялся.

— Пусть тебе дьякон Янгблад расскажет, что он думает насчет молитвы и наших белых. Белый человек— все равно, что полярный медведь! Вот заведу себе ружьецо…

Джо вышел проводить Рэя и закрыл за собой дверь. Ночь была темная, пасмурная — ни луны, ни звезд, сырость и холод пронизывали до костей. Джо спустился во двор вместе с гостем и, положив ему руку на плечо, задержал его.

— Я не хотел, чтобы Лори знала про историю с Маком, — сказал он.

— Я так и понял, но почему?

— Не хотел волновать ее, она бы испугалась.

— Нет, не испугалась бы. Ты за нее не бойся. Твоя жена никому спуску не даст — ни белому, ни черному. Она действительно смелая женщина.

Шея Джо вдруг покрылась испариной, несмотря на холод.

— Так-то так, но все равно расстраивать ее я не хочу. Ты понимаешь…

— И нисколько она не расстроится, наоборот, гордиться тобой будет. Ну, это уж твое дело. А мое дело — пойти отпраздновать субботу. Увидимся в церкви! — И Рэй пошел со двора.

— Погоди минутку! — крикнул Джо, и Рэй обернулся.

— Я… я хочу поблагодарить тебя и ребят за то, что поддержали меня сегодня.

— Да ну, чепуха! — ответил Рэй и зашагал по темной улице.

Джо смотрел ему вслед, пока он не миновал единственный фонарь, тускло горевший на углу, и не скрылся во мгле. Джо хотел позвать его обратно — о многом надо было еще поговорить: и о том, что хорошо бы всегда так стоять друг за друга, и о том, что занимало сейчас его мысли, — не слышал ли Рэй, как белый сказал: «Здорово, Джо!» — и не Оскар ли Джефферсон это был, а если Оскар, то что бы это могло значить?

Когда Джо вернулся в дом, Лори молча взглянула на него. Пошла в кухню, проверила, спят ли дети, Услышав, как скрипнула дверь, Робби заворочался. Он уже засыпал, и ему чудилось, что потолок падает на него, хоть он и знал, что этого не может быть. В сонном мозгу вставали события дня — он видел мать, отца, старшую сестру, Рэя Моррисона, мистера Майлза и Айду Мэй, и суд мистера Кросса, и Скотти, которого давно уже след простыл, и рыбу, приготовленную папой. Счастливое успокоение овладело мальчиком, сон все больше и больше тяжелил веки, в комнате стоял ночной холодок, пахло спальней и кухней, пахло жареной рыбой — когда рыба съедена, не так уж приятно после нее пахнет. Клубок сонных мыслей мальчика разорвал гулкий бас отца:

— Сил нет терпеть, как этот проклятый кассир вечно меня обжуливает!

Вглядываясь во тьму, Робби присел на тюфяке и, словно заяц, навострил уши. Мама что-то ответила, но он не разобрал, что именно.

— Как получка, так непременно обжулит меня!

— И не стыдно ему, ведь грех, господи! — сказала мама.

Робби это отчетливо слышал, приложив ухо к замочной скважине и боязливо всматриваясь в темный угол, где на кровати неясно вырисовывался силуэт спящей сестры.

— Я до того взбесился, что готов был на все. Если бы он не отдал мне этих денег, сегодня в городе было бы два покойника, а то и больше, — я бы не стерпел, что бы там ни было…

Робби видел в скважину отцовские ноги, отблески пламени, мать, сидевшую в качалке.